Шрифт:
— Эта Варвара вечно придумает что-нибудь.
— А я хочу на бетонку, — протестующие возгласы Варвару не трогали. — Одно — танцы и танцы. Надоело.
Гармонист встал и, наигрывая частушечный мотив, пошел рядом с Варварой. Она громко, врастяжку запела:
Я любила гармониста, Ах, я любила и люблю…— Знаешь что, — зловеще прошептал Семка, — я ему набью морду.
— Ему-то за что? — возразил Игнат. — Она ж виновата.
— И ей набью!
Гармонь удалялась. Пела уже не одна Варвара, к ней присоединилось несколько голосов. На площадке у футбольных ворот остались Игнат, Семка, Аня и верный Федька Сапрун.
— Был бы я большим начальником, — сказал Федька, — издал бы такой приказ, чтобы всех девок четверовать.
— Чего, чего? — переспросил Семка.
— Не четверовать, а четвертовать, — поправила Аня.
— Так бы, значит, всех и четвертовал, никого не пожалел? — спросил Игнат.
Федька с опаской глянул на Аню.
— Можно и оставить кого, — парнишка быстро нашел выход из положения. — Варьку если на куски разорвать, она одна за четверых сойдет.
Игнат громко рассмеялся.
— Ну, Федька, силен!..
Семка вздохнул и нерешительно сказал:
— А может, и мы пойдем на бетонку, а?
— Нечего, — твердо произнес Игнат. — Покажи характер хоть раз. Не ходи!
Он вывернул электролампочку и скомандовал Федьке:
— Давай-ка, указчик, шнур смотаем…
Аня медленно пошла от ворот. Игнат окликнул ее:
— Подожди чуток, вместе пойдем. И Семен с нами. Послушаем Федьку, он чего-нибудь еще расскажет.
Семен запротестовал, но Игнат остановил его:
— Побудь с нами трошки. Знаю я тебя, останешься один — обязательно на бетонку поволокешься. А там тебе сегодня делать нечего.
— Я ж вам буду мешать… — промямлил Семка.
— Отставить разговорчики! — приказал Игнат.
Зоя принесла Михаилу Михайловичу «Избранное» А. Толстого.
— Понравилось? — спросил заведующий отделом.
— Понравилось… Только…
— Так что же?
— Только не все… слов непонятных много…
— Да-а, — протянул Михаил Михайлович, перелистывая книгу. — Вот например:
Где гнутся над омутом лозы, Где летнее солнце печет, Летают и пляшут стрекозы, Веселый ведут хоровод…Что же тут непонятного?
— Тут все понятно, а вот дайте-ка, — Зоя отобрала книгу. Показав на мгновение розовый язычок, лизнула указательный палец и стала быстро листать страницы. — Вот, пожалуйста: «…Зане он над нею не волен!» «Зане!» Я в читальню ходила, в словаре иностранных слов искала. Нет такого слова. У библиотекарши, у Клавдии Петровны, спросила — она не знает.
Михаил Михайлович рассмеялся.
— Во-первых, «зане», а не «зане». Во-вторых, в словаре иностранных слов такого слова нет, оно русское. Устаревшее. Означает примерно: «Потому что…»
Зоя слушала, приоткрыв рот, и вдруг порывисто вздохнула.
— Вы что? — удивился Михаил Михайлович.
— Нет, ничего, — Зоя смутилась. Она вздохнула оттого, что опять ей пришла в голову мысль: «Как много надо знать, и как мало я знаю!»
— А скажите, Михаил Михайлович, — спросила она, поборов смущение, — на журналиста долго надо учиться?
Михаил Михайлович помедлил с ответом. Откинул волосы со лба, пожевал губами и торжественно произнес:
— Всю жизнь!
— Ой, как много!
— Не пугайтесь, Зоя Степановна. Это я в том смысле, что в любом деле надо все время учиться. «Век живи — век учись…»
— «…Дураком помрешь», — не удержалась Зоя.
Михаил Михайлович глянул на нее с укоризной, и она прихлопнула рот ладошкой.
— Вам надо среднее образование закончить, — сказал заведующий, — тогда уже думать о факультете журналистики.
— А вы сами учились на факультете журналистики?