Шрифт:
завлекательную таинственность, вход в виде пасти дракона, и за таинственной драпировкой черного бархата —
многоголосый, пронзительный, интригующий визг.
— Что там происходит? — спрашивает господин Эшенберг и, действительно, что может происходить за
таинственной драпировкой. Что надо делать с людьми, чтобы они визжали такими звонкими, пронзительными
голосами? Мы платим марку, входим и видим крут, составленный из странного вида табуреток. На кожаных
сидениях сидят дети в возрасте от десяти до двенадцати лет. Они подпрыгивают на табуретках и визжат так, как
могут визжать дети в этом возрасте. Трюк же состоит в следующем: предполагается, что солидный мужчина
средних лет, уплатив пятьдесят пфеннигов, сядет верхом на кожаное сиденье, которое представляет собой
скрытые меха. От мехов вверх идет тонкая резиновая кишка и заканчивается цветным гуттаперчевым пузырем.
Взрослый и солидный человек до тех пор подскакивает и подпрыгивает на кожаном сиденье, пока воздух из
скрытых в сиденьи мехов не надует гуттаперчевый пузырь и пока этот пузырь не лопнет. Пузырь лопается, и
первый из счастливцев получает приз-ордер на кружку пива в баре напротив. “Хорошо, но при чем же тут
дети?” — спрашивает обстоятельный Эшенберг. Дети, разумеется, не при чем. Детям давно надоело
подпрыгивать и визжать, но дети специально н а н я т ы на предмет визга. Они, вернее их родители, получают
от импрессарио аттракциона определенную плату за визг. Они визжат за п л а т у и привлекают публику в
аттракцион. “Неглупо придумано” — говорит господин Эшенберг. Действительно, неглупо придумано. Каждый
зарабатывает, чем может. Но какой смысл солидным дядям платить пятьдесят пфеннигов и, обливаясь потом,
подпрыгивать на кожаных сиденьях, развлекая нас? Не все, однако, глупо в Луна-парке. За одну марку вы
можете сами себя снять в автоматической фотографии и через восемь минут получить ленту из двенадцати
более или менее схожих с вами снимков. Здесь, в Луна-парке, можете попробовать управлять автомобилем.
Маленький автомобиль двигается по металлическому полу, покорно слушается руля, поворачивает вправо и
влево, но, разумеется, двигается без мотора, по принципу движения обыкновенного трамвая, причем вместо
трамвайного провода вверху находится сплошная проволочная сетка, по которой проходит ток.
Мы бродим от аттракциона к аттракциону, от тира к тиру, от бара к бару, от манежа с настоящими
живыми лошадьми к каруселям с кукольными лошадками и лебедями из Лоэнгрина. Мы буравим толпу во всех
направлениях. Господин Эшенберг розовеет и выглядит моложе своих лет, и я думаю о том, будут ли мои
сверстники в шестьдесят четыре года находить удовольствие в суете, суматохе и толкотне Луна-парка.
Первый привал — в баварской пивной Мюнхенер-брей, в настоящем храме темного и светлого пива и
сосисок с картофельным салатом. Семипудовые колоссы — специально подобранные кельнерши-баварки —
разносят тяжелые пивные кружки. Четыре больших кружки располагаются в их толстых пальцах, как лепестки
чудовищного цветка. Из баварской пивной мы приходим к искусственному пляжу. После двадцатитысячной
толпы благопристойно одетых с головы до ног мужчин и женщин, совершенно странное впечатление
производит несколько сот полуголых мужчин и женщин в купальных костюмах в одиннадцать часов вечера. В
бассейне с проточной водой величиной в теннисную площадку, набегает искусственный вал, искусственная
волна. Плеск воды, визг и смех, полуголые тела и электрические солнца под стеклянной крышей — иллюзия
настоящего пляжа, а молодые люди за столиками вокруг бассейна — иллюзия щеголей морских купаний в
Свинемюнде.
Господин Эшенберг ведет меня в кабаре над прудом. Кабаре — плохое подражание Монмартру, но
выглядит оно живописно. Венецианские цветные фонарики отражаются в воде. Далеко впереди, над открытой
площадкой, на высоте пятиэтажного дома, как заводные куклы, перелетают с трапеции на трапецию акробаты.
Достаточно обнаженные девицы в малиновых перьях танцуют под джазбанд, и каждые четверть часа с высоты
сорока метров в тихие воды пруда сваливается платформа с дюжиной любителей американских гор. Отчаянный