Наблюдатель более опытный, чем Бийо, мог бы подумать, что мальчика и его отца связывает горе либо преступление.

С Бийо Себастьен был не так сдержан. Когда, наконец, он оказался способен видеть не только отца, появление которого полностью захватило его внимание, то подбежал к добряку фермеру, повис у него на шее и сказал:

– Вы храбрец, господин Бийо. Вы сдержали слово. Благодарю вас.

– Это было не так-то просто, господин Себастьен. Вашего батюшку крепко заперли, и пришлось кое-что сломать, прежде чем мы вытащили его.

– Себастьен, – с некоторой тревогой поинтересовался доктор, – вы здоровы?

– Да, отец, – ответил мальчик. – Хоть вы и нашли меня в лазарете.

Жильбер улыбнулся.

– Я знаю, почему вы здесь, – сказал он.

Мальчик в ответ тоже улыбнулся.

– Вы тут ни в чем не нуждаетесь? – продолжал доктор.

– Благодарю вас, нет.

– Ну что ж, мой друг, я вам даю только один совет, все тот же: трудитесь.

– Да, отец.

– Я знаю, что это слово для вас не пустой и надоедливый звук. Если бы я думал иначе, я не стал бы вам это говорить.

– Не мне, отец, отвечать вам на это, – заметил Себастьен, – а нашему превосходному наставнику господину Берардье.

Доктор повернулся к г-ну Берардье, и тот сделал знак, что хочет сказать ему несколько слов.

– Подождите немножко, Себастьен, – сказал доктор сыну и подошел к принципалу.

– Сударь, – спросил Себастьен у фермера, – а не случилось ли какого-нибудь несчастья с Питу? Он ведь был с вами.

– Он сидит в фиакре у ворот.

– Отец, – попросил Себастьен, – позвольте господину Бийо привести сюда Питу, я был бы рад повидаться с ним.

Жильбер кивнул, и Бийо вышел.

– Что вы мне хотели сказать? – осведомился Жильбер у принципала.

– Только то, что этому мальчику надо советовать не трудиться, а побольше развлекаться.

– Простите, господин аббат, не понимаю.

– Себастьен – прекрасный молодой человек, и все любят его, как сына или как брата, но… – Аббат замолчал.

– Продолжайте, – попросил Жильбер.

– …но если не принять мер, то его убьет…

– Что? – прервал аббата Жильбер.

– …труд, который вы так настойчиво ему рекомендуете.

– Труд?

– Да, сударь, труд. Если бы вы видели его за партой… Он сидит, скрестив руки, сосредоточенно уставясь в словарь.

– Трудится или мечтает?

– В том-то и дело, сударь, что трудится: ищет точное выражение, древний оборот, греческую или латинскую форму. И так он может проводить часы напролет. Да вот взгляните, даже сейчас…

И действительно, хотя не прошло и пяти минут, как отец отошел от Себастьена, а Бийо вообще расстался с ним буквально несколько секунд назад, мальчик впал в задумчивость, напоминающую экстаз.

– И часто с ним такое? – с тревогой спросил Жильбер.

– Я мог бы сказать сударь, что это обычное его состояние. Видите, он опять трудится.

– Вы правы, господин аббат, – согласился Жильбер. – И теперь, когда увидите, что он вот так трудится, постарайтесь его отвлечь.

– Мне будет очень жаль это делать, потому что так он обдумывает сочинения, которые когда-нибудь прославят коллеж Людовика Великого. Говорю вам, через три года этот мальчик получит все премии на конкурсах.

– Будьте осторожны, – сказал Жильбер, – подобная поглощенность своими мыслями, в какой сейчас находится Себастьен, свидетельствует скорее о слабости, нежели о силе, и является симптомом скорее болезни, нежели здоровья. Да, вы правы, господин аббат, этому мальчику не надо советовать трудиться, если он действительно трудится, а не мечтает.

– Уверяю вас, сударь, он трудится.

– Вы думаете?

– Да, и подтверждение этому то, что долг для него превыше всего. Поглядите, у него шевелятся губы. Это он повторяет урок.

– Ну что ж, господин Берардье, в дальнейшем, когда он будет так повторять уроки, отвлекайте его. Хуже знать их от этого он не будет, но зато чувствовать себя будет лучше.

– Вы уверены?

– Совершенно.

– Что ж, вы в этом лучше разбираетесь, – промолвил аббат. – Недаром же господа де Кондорсе и Кабанис [134] утверждают, что вряд ли кто в мире сравнится с вами ученостью.