Эти последние слова вырвались у него с таким выражением муки, что отозвались в самой глубине сердца артистки.

Лицо ее мгновенно приняло серьезное выражение, и в голосе уже не слышались потоки шутливости.

– Когда говоришь с вами, Франц, всякий пустяк обращается в дело серьезное, – сказала она. – Продолжать мою шутку в виду вашей муки было бы жестоко. Я знаю или, вернее, догадываюсь о причинах, которые порождают ваши совершенно неосновательные подозрения, и считаю себя обязанной уничтожить их как можно скорее. Да, Франц, ваша правда, – этот человек действительно смотрел на меня весь вечер… Только… не дрожите так… Дайте мне кончить… Поверьте мне, что в свойствах взглядов этого человека женщина никогда не ошиблась бы. Взгляды его были вовсе не страстными, а скорее, преданными и умоляющими.

– Но ведь он писал же, писал вам! Вы сами сказали мне это сейчас.

– Я и теперь повторяю, что он писал мне.

– И вы прочли его письмо.

– Я прочла его сначала один раз, ваше высочество, а потом еще во второй и в третий.

– Но что же сделала бы ты в таком случае с моим письмом, Розина?

– Ваше письмо, ваше высочество? Я перечитываю ваши письма не раз и не два, а беспрестанно.

– Прости, Розина, но одна мысль, что есть на свете человек, который осмеливается писать тебе, – приводит меня в бешенство.

– И это даже раньше того, как вы узнаете, по какому поводу он мне писал? Бедный вы безумец!

– Ну, да, сумасшедший, если хочешь! Но человек, сошедший с ума от любви! Слушай, чудная избранница моего сердца, не мучь меня дольше! Мне становится так душно, будто здесь совсем нет воздуха.

– Да ведь я же говорила вам, что уже прочла его письмо, и я привезла его с собой единственно затем, чтобы показать его вам.

– Так давай же скорее!

Принц нетерпеливо протянул руку к ароматическому мешку.

Девушка схватила ее и горячо поцеловала.

– Разумеется, сейчас я дам вам его, – сказала она, – но только такое письмо нельзя брать в руки в гневе.

– Так говори скорее, как мне его взять, только не мучь дольше, а то я, право, кажется, умру!

Но Розина, вместо того, чтобы отдать письмо, положила руки на лоб и на сердце принца, как это делают магнетизеры.

– Успокойся, вечно кипящее сердце, остынь, разгоряченный мозг, – сказала она.

Но тотчас после этой шутки опустилась на колени.

– Теперь я стану говорить не с избранником моего сердца, принцем, а с Наполеоном, королем Римским, – продолжала девушка.

Юноша вздрогнул и выпрямился.

– Что с тобой, Розина, – проговорил он, – каким именем ты меня назвала?

Артистка продолжала стоять на коленях.

– Я называю вас тем именем, которое вы получили перед людьми и перед Богом, государь! – сказала она. – И имею счастье передать вашему величеству это прошение от одного из самых храбрых генералов вашего отца.

Все еще продолжая стоять на коленях, она достала из ароматического мешка письмо, которое в нем лежало, и подала его Рейхштадту.

Он нерешительно взял его.

– И ты думаешь, что мне следует прочесть его? – спросил он.

– Не только следует, государь, но вы должны это сделать!

Принц достал платок, вытер холодный пот, выступивший на его побледневшем лбу, развернул письмо и прочел: «Сестра моя!»

– Значит, он ваш брат, Розина?

– Читайте, читайте, государь! – твердила девушка, все еще не вставая с колен.

Принц опять опустил глаза на письмо.

«Индусы, придавая своей богине доброты Лакшме все прелести красоты телесной, хотели этим выразить, что быть доброй и некрасивой невозможно и, наоборот, что красота наружная непременно связана с добротой душевной.

Наши поэты глубоко веруют в то, что красота есть только внешняя эмблема доброты душевной. Так точно и я, любуясь вашей красотой, увидел сквозь нее, как сквозь чистейший кристалл, сокровища вашей души».

Принц остановился. Все, что он прочел до сих пор, было не больше и не меньше, чем только льстивое вступление, которое сбивало его с толку. Он вопросительно взглянул на Розину.

– Продолжайте, умоляю вас! – сказала Розина.

«Нас обоих с вами, дорогая сестра, – продолжал принц, – воодушевляет одинаковая нежность и преданность к одному и тому же человеку или, вернее, ребенку. И вот эта-то общность чувства и установила между нами, несмотря даже на полное наше незнакомство, нечто вроде братства, правами которого я и намерен воспользоваться.

Одно из этих прав, дорогая сестра, состоит в том, чтобы бывать у вас как можно чаще и говорить о нем с вами как можно больше, – говорить о его здоровье, которое меня тревожит, о его будущности, за которую я опасаюсь, и о его настоящем, которое надрывает мое сердце. Я хочу вместе с вами найти единственно верный путь для этой жизни, которую исказила беспощадная судьба.