– В этом, несомненно, есть доля истины, Розина, но то, что верно вообще, не может относиться к тебе, так как ты не француженка, не немка, не испанка, не итальянка, хотя в тебе есть все лучшие черты, которые Господь даровал нежному полу каждой из этих прекрасных стран. Какая ты красавица! – продолжал юноша, обвивая ее стан руками и жарко целуя ее. – Как должна была тебя любить твоя мать!

– Боже великий, – вскричала девушка, взглядывая на часы, – ведь уж пятый час! Прощайте, ваше высочество!

– Уже?

– Как уже?

– Ведь осталось еще целых три часа ночи.

– Когда же вы будете спать? Когда станете отдыхать? А ведь в отдыхе вы всегда так нуждаетесь. Наконец, говорю вам заранее, если вы меня теперь не отпустите, я завтра не приеду.

– Ты ошибаешься, Розина, не завтра, а сегодня вечером.

– Завтра, ваше высочество, потому что на сегодняшний вечер намечено ваше свидание с Сарранти. Не забывайте этого.

– Да, но если он почему-либо не явится?

– Я буду знать об этом заранее, потому что в двенадцать часов дня ко мне приедет генерал.

– А как же узнаю об этом я?

– Я вам напишу.

Рейхштадт побледнел.

– Да кому же можно доверить такое письмо? – пролепетал он.

Девушка призадумалась.

– Я, по крайней мере, такого человека не знаю! – продолжал растерявшийся принц.

– А я знаю! – вдруг просияла Розина.

– Это кто?

– Потрудитесь идти за мною.

Она взяла его под руку и повела в маленький будуар, прилегавший к спальне. То была маленькая комнатка футов в десять. Окна ее выходили на юг и скрывались под массой комнатных цветов и деревьев с проволочными сетками, за которыми в эту минуту спали десятки птиц, самых редких пород и всевозможных цветов.

Посередине комнаты стояла большая клетка из розового дерева с затейливой китайской крышкой.

Это была маленькая тюрьма посреди большой, в ней проживали голуби.

При звуке шагов вошедших молодых людей одна голубка из породы турманов высунула голову из-под крыла и, сверкая своими блестящими глазками, протянула свой розовый носик.

Она смотрела на Франца и Розину с таким выражением, будто хотела сказать:

– Ну, вот и хорошо, что вы пришли. Мы вас знаем, вы нам зла не сделаете.

– Ну, и что же дальше? – спросил герцог.

– Неужели вы не понимаете, о каком гонце я говорю, ваше высочество?

– А! Теперь понял!

– Уж не боитесь ли вы, что и этот вас предаст?

– Розина, ты настоящая волшебница!

Рейхштадт отпер клетку и взял голубку в руки.

– Не плачь, птичка – говорил он. – Я беру тебя отсюда ненадолго, ты завтра вернешься в свою клетку, а я, клянусь небом, с радостью вылетел бы из своей, чтобы навеки остаться там, где ты сейчас будешь!

Он поцеловал голубку в ее черную, точно бархатную шейку и передал ее Розине.

Та взяла ее, поцеловала в то же самое место и быстро спрятала под плащом.

Они условились, что голубка должна возвратиться с ответом около часу, а принц станет поджидать ее у окна. На прощание Розина заставила Рейхштадта поклясться, что он не станет больше ожидать ее на балконе, а сама поклялась ему, что приедет к нему на следующую ночь и пробудет с ним до рассвета…

На другой день или, вернее, вечером того же дня герцог Рейхштадт, несмотря на клятву, которую он дал Розине, опять стоял у того же окна, выжидая, впрочем, не ее, а Сарранти, так как голубка прилетела в замок в час дня и принесла весть, что он явится ровно в полночь.

Было половина двенадцатого. Через полчаса юноше предстояло очутиться лицом к лицу с человеком, который был преданнейшим слугою отца, а после его смерти решился служить сыну с почти безумным самоотречением.

То ли утомившись ожиданием, то ли просто от холода студеной февральской ночи в три четверти двенадцатого Рейхштадт вернулся в комнату, запер окно, тщательно задернул занавеску, сел на диван, подпер голову руками и глубоко задумался.

О чем думал этот несчастный?

Пронеслись ли перед ним картины его однообразного, как течение реки, детства? Или виделся ему прикованный к скале, с растерзанным сердцем Прометей Святой Елены?

Даже комната, в которой он сидел, должна была напоминать ему об отце.

Наполеон I жил в ней два раза: в первый раз в 1805 году после Аустерлица, во второй – в 1809 году после Ваграма.

С тех пор прошло восемнадцать лет, но расположение комнат осталось неизменным, да еще и поныне они представляют три больших покоя: приемную, туалетную и комнату, роскошно убранную лепной работой, позолотой и драгоценнейшими произведениями индийского и китайского искусства.