При этом не необходимо, чтобы определенное число было прямо известно и было названо, дабы высказать суждение со «всё». Если зал стал пустым и я говорю: «все вышли», – то мне незачем знать их число; достаточно того, что никто там не остался, что я пробегаю, следовательно, в мыслях ряд тех, кто там был, и теперь я знаю, что всякий отдельный человек, который был там, должен был также удалиться; что предикат, следовательно, не отсутствует ни в одном из них.

При помощи этого двойного отрицания вообще всегда пробегается это «всё». Оно исходит из допущения возможной разницы между одним и другим числом, т. е. из вопроса: имеется ли какое исключение? «Всё» отрицает исключение. И каким бы образом я ни удостоверялся теперь, что исключения нет, – путем прямого пересчитывания или так, что я перебираю одно за другим и удостоверяюсь, что ничто не ускользает от меня, – я одинаково уверен в своем «всё». Поэтому формула nemo non, nullus non и т. д. является вполне первоначальной, а не есть какое-либо описание. Она вполне точно выражает тот процесс, какой я проделываю; a «omnes», напротив, является вторичным выражением.

2. Собственное утверждение, строго говоря, направляется теперь на «всё». Это последнее, с логической точки зрения, есть предикат, хотя грамматически оно и не является таковым. Суждение гласит: «те А, которые суть В суть все А». Что есть много А, – это заключается уже во множественном числе; что вообще имеются А, которые суть В, равным образом сополагается implicite. Но о чем должна идти речь, относительно чего поставлен вопрос, ответить на который должно суждение, – это есть «суть ли те А, которым принадлежат В все А, нет ли здесь какого-либо исключения?» (Там, где дело идет не о вещах, которые исчисляются в пространстве одновременно, а о состояниях или деятельностях, происходящих в различные моменты времени, – там то же самое имеет значение относительно «всегда» и «всякий раз».)

3. Отсюда ясно, что в суждении со «всё» по точному смыслу первоначально дело идет о единичных вещах, что эти единичные вещи должны быть налицо в определенном, ограниченном, исчислимом количестве и что только при этой предпосылке суждение со «всё» является адекватным выражением моей мысли.

Другими словами: «все А суть В» первоначально по точному смыслу есть лишь выражение эмпирической, т. е. путем фактического исчисления достижимой, всеобщности, и может высказываться лишь в отношении субъектов, которые даны в определенном исчислимом количестве и относительно которых в отдельности утверждается предикат. Оно есть выражение определенного, ограниченного сравнения данных случаев и предполагает, что прежде чем я могу утверждать суждение по отношению ко всем, я приобретаю относительного него уверенность по отношению к каждому единичному.

4. Как относятся теперь к этому суждения «все люди смертны», «все тела протяженны» и т. д.? Их смысл не тот, что совершающий акт суждения должен будто бы пробежать в отдельности и пересчитать всех людей и все тела, но тот, что все, что только ни есть «человек», что только ни есть «тело», имеет предикат «смертный» или «протяженный».

Но тот смысл, в каком они действительно имеют значение, может быть двояким. Именно или они суть объяснительные суждения (аналитические в кантовском смысле), так как покоятся на признанном значении служащего субъектом слова. «Все животные ощущают»-я могут утверждать это с полной уверенностью, не пересчитав предварительно единичных животных, в том случае, если в моем представлении о животном уже содержится акт ощущения; и нечто, что не ощущало бы, я именно на этом основании, следовательно, не назвал бы даже животным. В этом случае выражение мысли через «всё» является вторичным; оно есть простое следствие анализа представления, какое я связываю со словом «животное». Значение слова определять тот объем, в каком оно применимо, и на этом основании из значения я могу предсказать, что в том же самом объеме, в каком оправдывается наименование «животное», должен обнаруживаться также и предикат «ощущать». Так как вообще животное ощущает, то ощущают все животные. Аналитическое суждение, выражающее то значение слов, какое они имеют в мыслях, переводится на более привычный язык описательных суждений о единичном и становится нагляднее благодаря тому, что от общей мысли я перехожу к индивидуумам. Поэтому выражение со «всё» приобрело права гражданства даже там, где оно не является первоначальным, где пробегающий все единичное опыт лишь антиципируется, даже там антиципируется, где по природе вещей он не может быть завершенным.

В другом случае предикат не содержится аналитически в значении слова. Слово «человек», например, может содержать в себе только определенную форму тела, жизнь, способность речи и т. д.; определенная продолжительность жизни не включена здесь необходимо. Для всякого имеется известное время, когда он безошибочно различает человека от всего другого и никогда не спрашивает, как долго они живут и умирают ли они все. Суждение «все люди смертны» при этом предположении не является аналитическим. Столь же мало является оно опытным суждением в том смысле, что «все люди» означало бы лишь тех, которых я знаю и в которых я опытным путем нашел предикат. Но с тем большей несомненностью является оно результатом умозаключения, и притом или умозаключения от всех наблюденных случаев ко всем остальным, число которых неопределенно и неисчислимо, или умозаключения от тех определений, которые понимаются вместе с тем в слове, к другим, которые необходимо связаны с этим. Тот, кто действительно образует суждение, а не просто повторяет его, может образовать его, лишь имея в виду такое умозаключение.

По грамматическому выражению суждения отнюдь нельзя судить, в каком смысле оно должно быть взято – в смысле эмпирически общего суждения, которое предполагает определенное число субъектов или в смысле безусловно общего суждения; и если это последнее, то в смысле аналитического или в смысле синтетического суждения. Но обычное учение обыкновенно без дальнейших рассуждений рассматривает всякое суждение, начинающееся со «все» как принадлежащее к одному и тому же виду.

5. Если суждение со «все» есть безусловно общее суждение, то ясно, что в нем прямо вовсе не говорится о действительном существовании субъектов, которое, конечно, предполагается эмпирическим суждением, когда оно вообще относится к реальным вещам. «Все А суть В» означает тогда только следующее: «то, что есть А, есть В» или «если нечто есть А, то оно есть В». Что нечто существующее единичное познается как А и наименовывается именем А, – это хотя предполагается неопределенно, но в этом суждении вовсе не утверждается. И именно поэтому множественное число и тем самым весь способ выражения, строго говоря, является неадекватным, , возвратом назад, из области свободного и независимого, в наших неизменных представлениях движущегося мышления к привычкам наглядного представления, которое имеет дело с единичным. Адекватным выражением является просто «А есть В», «человек смертен», «квадрат равносторонен» и т. д.

6. Традиционное учение обыкновенно не усматривает никакой трудности во введении общего суждения. Если предикат В, говорят обыкновенно, утверждается относительно всего объема понятия субъекта А, то суждение является универсальным (universal); если же предикат утверждается относительно части объема субъекта, то суждение является частным. Если служащее субъектом слово есть собственное имя или какое-либо равноценное выражение, то его объем исчерпывается одним индивидуумом. Суждение «калий богат» постольку имеет, следовательно, характер универсального (universal) суждения.