В этом ясном учении наряду с сомнительным применением собственного имени в качестве знака для понятия кроется, однако, неясность, последствия которой повсюду дают себя знать. С одной стороны, вообще учат, что объем понятия образуется-де через его видовые понятия, причем благодаря различиям, какие оно само по себе еще допускает, может образоваться множество более определенных общих представлений. В то же самое время в главе об общем суждении обыкновенно без обиняков принимается, что объем понятия состоит из единичных существующих вещей и что совсем нетрудно обозреть этот объем, установить его и познать – потому нетрудно, что предполагается, что понятия наши уже соответствуют тому, что они должны доставить, – именно быть выражением сущности вещей соответственно их неизменным видовым отличиям. Поэтому логика обыкновенно не различает даже между такого рода суждениями: теми, что покоятся только на понятии, т. е. на значении служащего субъектом слова; объясняя это значение, они наперед приписывают предикат каждой вещи, которая будет наименовываться посредством служащего субъектом слова и будет, следовательно, вместе с тем образовывать «объем понятия», – и теми, что, например, на основании согласующегося опыта высказывают предикат относительно всех известных вещей, которые, благодаря одинаковым свойствам, подпадают под одинаковое наименование. Тем самым логика скрывает самое важное, именно переход из эмпирически общего к безусловно общему суждению, образование понятия и суждения из опыта. «Все планеты движутся вокруг Солнца с запада на восток» – это прежде всего эмпирически общее суждение. Кто высказывал его до 1781 года, тот разумел под всеми планетами все шесть; кто высказывал его между 1781 и 1801 годами, тот причислял сюда и планету Уран и разумел под этим все семь; с 1807 до 1845 года подразумевали все одиннадцать; а в настоящее время разумеют все 400 или сколько их там появилось за это время. Но всегда при этом имеются в виду все известные, из которых относительно каждой единичной констатировано прямое движение в ее пути. Суждение гласит: «Все небесные тела, какие я называю планетами, имеют общее направление движения с запада на восток»; я не знаю ни одного исключения. Но если, например, на основании канто-лапласовской гипотезы я познал необходимость, что все плотные небесные тела, движущиеся вокруг нашего Солнца по постоянным путям, должны иметь то же самое направление движения, так как в пределах того пространства, в котором могут быть даны таковые, невозможно никакое обратное движение, – то движение с запада на восток я должен был бы включить в значение слова «планета», чтобы отличить их, например, от падающих звезд. И тогда мое суждение: «Все планеты движутся с запада на восток» – было бы аналитическим в кантовском смысле, на этом основании оно могло бы применяться к бесчисленному их количеству, которое лишь в будущем, возможно, будет открыто, а то и никогда не будет открыто. Оно имело бы такое значение: «То, что может называться планетой, движется с запада на восток»; и отсюда следует, что то, что имело бы обратное движение, не было бы планетой.

7. Трудно подвести так называемое единичное суждение под ту же самую классификацию, которая различает общие и частные суждения, легко уясняется согласно предыдущему из того, что единичное суждение совершенно несравнимо с этими последними. Ибо у общего и частного суждения дело идет о таком предикате, который имеет в виду указать абсолютное или относительное число; их родом являются не суждения вообще, но такие суждения, предикаты которых суть числовые представления. Но у так называемого единичного суждения дело идет о том, что принадлежит и не принадлежит определенному единичному субъекту, а не о том, в каком количестве даны наделенные известным предикатом субъекты.

Таким образом, во-первых, в качестве правильной исчерпывающей классификации нельзя рассматривать эти единичные, частные и общие суждения. А во-вторых, нет никакого основания из частных и общих суждений делать особые виды суждения вообще. Ибо если обычная логика превращает в особый вид те суждения, предикатом которых является «всё», то и математика должна была бы потребовать, чтобы особым видом были сделаны те суждения, предикатом которых являются «равный» или «бесконечный». Следовательно, это насилие со стороны традиционного учения, что от всякого суждения оно требует доказательства, частное оно или общее. Единичные суждения об индивидуальном, конкретном вынуждаются к тому, чтобы иметь вид общих суждений (хотя то, что обыкновенно именуется единичным, носит троякий характер: индивидуальный – «калий богат»; суждение о числе – «одна планета имеет кольцо»; частичное суждение следующего параграфа – «есть комета, которая разделилась»); множественные должны иметь вид частных суждений, хотя бы они и в отдаленной степени не имели в виду сравнения данного со «всем объемом понятия». И простые объяснительные суждения, даже дефиниции, равным образом оказывались бесприютными, пока они не соглашались для видимости стать общими. Всеобщность играет важную роль в человеческом мышлении; но в конце концов она заимствует свое значение все же от необходимости.

Так называемое частное суждение, в качестве общей формулы которого указывается «некоторые А суть В», как эмпирическое суждение о единичных вещах лишь тогда оказывается отличным от чисто множественного суждения, когда оно предназначено для того, чтобы или в противоположность общему суждению констатировать исключение, или подготовить общее суждение.

Там, где субъект должен приниматься не в эмпирическом смысле, – там частное суждение оказывается совершенно неадекватным выражением для той мысли, какую оно должно обозначать, и оно вносит путаницу в глубокое различие между эмпирическими и безусловно значимыми суждениями.

1. Традиционная логика, правда, примыкая к Аристотелю, но не в его смысле, обыкновенно противопоставляет общему суждению частное суждение, формулой которого является-де «некоторые А суть В». Это частное суждение, как оно обычно употребляется, принадлежит к несчастнейшим и беспокойнейшим созданиям логики. Будучи совершенно неопределенным по своему точному смыслу, оно обыкновенно не совпадает с той мыслью, какую должно выражать, и скрывает ее. Обыкновенно различие между общим и частным суждением стараются, правда, выяснить при помощи того соображения, что в первом понятии субъекта берется соответственно всему своему объему, во втором – только соответственно части своего объема ( 1). Это различение – допуская отношение объема к совокупности отдельных индивидуумов – подходит там, где предполагается, что мы знаем весь объем и поэтому также все части объема действительно даны нам. И для аристотелевского рассмотрения природы, которое исходит из того, что в неизменных формах природы осуществлена и неустанно осуществляется целая система вполне определенных и неизменяющихся понятий и что наше эмпирическое познание обозревает эту реализацию во всех его существенных различиях, – для Аристотеля это различение общего и частного суждения было тем более рациональным, что в действительности он применял его лишь в тех направлениях, в каких оно является правомерным. Но когда позднейшая логика, которая движется только в отношениях между понятиями и совершенно отвлекается от реального осуществления понятия, все же принимает аристотелевское различение и пользуется его формулами, к тому еще в плохом переводе, то отсюда получается целая куча нелепостей, и обычное учение оказывается совершенно ложным, если понимать его в обычном, буквальном смысле.

2. Множественное число формулы «некоторые А суть В», которой обыкновенно переводят аристотелевской , имеет смысл лишь в том случае, если оно разумеет нечто единичное, определенное и поэтому исчислимое; если, следовательно, оно предполагает описательное суждение, которое трактует о действительно существующем (как ведь и у Канта частному суждению соответствует категория множества). И если частное суждение должно противостоять общему, то множественное число равным образом имеет смысл лишь тогда, когда предполагается, что всякая часть объема понятия все же содержит уже в себе множество индивидуумов, – тогда как нельзя все же понять, почему один индивидуум точно так же не должен уже образовать часть объема понятия.

Первое правильно во всех тех случаях, когда эмпирически общему суждению противостоит частное суждение – «все планеты движутся по эллипсам», «некоторые планеты имеют луны». Но там, где речь идет об абстрактных субъектах, объем которых состоит не во множестве вещей, – там формула эта покидает нас на произвол судьбы или следует говорить: «некоторые добродетели суть справедливость» или «некоторая добродетель есть справедливость?», «некоторая любовь есть безрассудная любовь», но тогда у нас нет даже множественного числа. Ведь уже в тех случаях, когда счет не является противным здравому смыслу, множественное число сдвигает ту почву, на какой стоит суждение. «Некоторые параллелограммы имеют равные диагонали», «некоторые конические сечения суть параболы» – это кажется уже странным с точки зрения геометрии. Ведь последняя не мыслит свои построения распространенными в мире во множестве экземпляров, чтобы говорить о них так же, как говорят о некоторых кошках, которые имеют голубые глаза, и о некоторых четвероногих, которые могут летать. Общее суждение «все параллелограммы делятся диагональю на совпадающие треугольники», «все конические сечения суть кривые второй степени» так еще можно сказать, ибо «все», употребленное в безусловном смысле, само собою выходит за пределы эмпирически известного. Но это преимущество не составляет удела частного суждения, которое необходимо замыкает мысль в круг единичного. .

Но во втором отношении обыкновенное множественное число оказывается ложным и вводит в заблуждение: «человек безгрешен» в такой же степени является частным чуждением, как это было бы с суждением «некоторые люди безгрешны», как ведь и Аристотель все своего включил вместе с тем единственное число. Гербарт (Einl. § 62) совершенно правильно исправляет в этом отношении обычное учение.

3. Когда суждения вида «А есть В» или «некоторые А суть В» являются описательными, выросшими в эмпирической области, то, по-видимому, они не обладают никаким иным значением, кроме того, чтобы высказывать определенный предикат относительно одного или нескольких субъектов, которые названы только не по отдельности, а обозначены неопределенно, при помощи общего слова. Множественные суждения, по-видимому, могут играть лишь роль ряда единичных суждений, так как числовое определение здесь не подчеркнуто.