Рука снова коснулась гладкой поверхности черепа. Глазницы зажглись, словно к глазам вернулась жизнь. Этих ждет иная участь. Им суждено вернуться в тела, чтобы повести за собой тысячи воинов его армии.

Стон, назойливый и мерзкий вой тел, страдающих от не человеческой, нестерпимой боли, мешают не торопливому течению мысли. Но без этого нельзя. Только настоящие беспредельные страдания помогут в полной мере оценить его божественный дар.

Хотя способны ли они на это?

И надо ли ему это?

Повинуясь его ментальному приказу, бесшумно, словно призраки появились служители храма, младшие жрецы. С осторожностью, как драгоценные чаши, и стараясь не глядеть в его сторону, принялись переносить черепа в жертвенный зал. Потянулись нескончаемой чередой под его остановившимся взглядом. Рука извлекла крохотный ларец. Один из жрецов услышал щелчок, скосил в его сторону испуганный взгляд, запнулся о толстый ковер, зашатался и, до блеска отполированный, череп выкатился из руки. Жрец упал на пол, подхватил череп на руки и застыл в роковом ожидании неизбежной расплаты. Достойно похвалы!

Перевел взгляд в его сторону. И пылинки упали на затылок нерадивого мага. Лицо жреца исказила гримаса боли. Но он не посмел огорчить его дерзкой гримасой. И это похвально. Что же, придется это отметить особым расположением.

Тело забилось в судорогах и невообразимых корчах. Слетел, сорванный рукой, плащ. Руки жреца рвали одежду. Но, страшась еще больших мук, он молчал, до боли прикусив губы. И только выражение его глаз не могло обмануть. Неловкий жрец предпочел бы смерть жизни, чтобы избежать этих мук.

Лопнула кожа на спине, оголив позвоночник. Плоть сползла с конечностей. И Великий шаман отвернулся.

Человек должен выпить полную чашу, прежде чем осознает всю величину его безмерной милости. И поэтому будет трещать тело в судорожной пляске и из разверстого рта польется не крик, а щенячий визг. Рев смертельно раненого зверя должен искупить его невольный грех.

А жрецы все носят и носят свою жуткую поклажу, страшась даже ненароком, из простого человеческого любопытства или снисходительной жалости, посмотреть на своего незадачливого товарища. Если им помнится еще это чувство, а разум способен понять это низменное понятие.

На месте лица появилась ужасающая маска. Рот растянулся в звериную пасть с длинными рядами острых зубов и медвежьих клыков. Уши обросли клочковатой, седой шерстью. Тело вздулось и покрылось костяными наростами. А из туловища вылезли остро изломанные паучьи ноги.

И судороги прекратились

Истерзанные страданием и болью глаза обратились к нему.

«А недурная собачка получилась! – С гордостью художника подумалось ему. – Мало желающих найдется, чтобы подойти к дверям его покоев».

Но слабость человеческая.

Провел ладонью по склоненной голове, не испытав чувства жалости и брезгливости.

– В полнолуние сможешь принимать прежний облик. Или любой иной на одну ночь. А сейчас, ступай…

Пора было в жертвенный зал. К священному алтарю.

На лице появилась легкая тень. И тут же пропала. Нет, не должно быть в этом мире ничего, что должно бы волновать его. Алтарь постоянно требует свежей крови. А его подданным все труднее и труднее добывать ее. Живую, горячую, пульсирующую. А сегодня ее потребуется много. Как никогда!

Шагнул от стола. Рассеянно посмотрел на шар и остановился. В кипящей пучине среди поднимающихся из глубин моря спиралью столбов, появилось человеческое тело. Живое тело. Сжимая в руках голубые мечи, с обреченной решимостью падает в бездну.

Навстречу с его « Кракеном». Навстречу гибели.

А чуть выше покачивается на воде его крохотное суденышко. И не просто покачивается, а ловко лавируя между столбами остановившихся смерчей, с настойчивостью пьяного моряка пробивается к берегу острова.

Скептически улыбнулся. Завидное упорство!

Сплошной импровиз. И не капли ума. Практически не на грош. Не хватило при раздаче!

Только что стоял на мостике. И словно нечистый в спину подтолкнул. Или в другое, но тоже щекотливое место. Бултых и в воду. В сапогах и волчовке. Правильно Толян говорит, что все хорошие мысли приходят позади. Или сзади? С заду! Сам в море, а мысли где-то там остались. В заду. Хорошо еще успел защиту выстроить. Хотя, если здраво рассудить, зачем она ему, когда ум дома остался.