Зазвенел шаманский буден, крохотные черепа забились, запрыгали на его поверхности. Шаманский бубен, это тоже дань прошлому, без которого вполне можно обойтись. Но лучше было сохранить. Мертвые скорее услышат мертвых.

Свистящим шепотом начал читать заклинание.

Как жаль что, то таинственное заклинание до сих пор остается для него не доступным.

Звуки голоса растворились под сводами зала.

 Свет факелов вырывает из полумрака зала десятки мертвых тел на полу по одну сторону жертвенного камня. И живых по другую…

Голос набирает силу, и бубен в его руках стонет, пытаясь вырваться из его рук.

Жрец – помощник из-за спины подал чашу – череп, оправленный золотом и драгоценными камнями. Опустил бубен на край жертвенного стола. Бубен продолжает петь погребальную песню. И крохотные черепа пляшут на его поверхности, словно под рукой шамана.

Откинул крышку жуткой чаши и, тончайший порошок синим дымком, поднялся в воздух и повис над жертвенником.

Сделал неуловимое движение пальцем, и первая жертва с застывшим мертвым взглядом легла на стол. Спокойно и равнодушно. Без долгих утомительных воплей и раздражающего упрямства.

Все это будет. И вопли. И страх. Но позднее. Тогда это будет надо ему. И тому, кто должен его услышать

Никчемному, забытому всеми темному божку, которому только он сможет вернуть былую силу и древнюю мощь.

Принял обсидиановый нож, задумался, мысленно намечая надрез. Студент – медик все еще продолжал жить в его душе. Нож по форме совсем не напоминал нож. Скорее он был похож на то, чем бабы в селениях рубят капусту. Не широкое, сточенное лезвие на вертикальной, до сверкающего блеска отполированной ладонями, ручке.

Молниеносным движением вскрыл грудную клетку. Затрещали ребра, открывая трепещущее сердце. Ладонь вошла в разрез и, вырванное сердце, забилось рядом с телом.

Лицо жертвы исказил ужас и по залу разлетелся, наполненный животным страхом, вопль.

Скользнул равнодушным взглядом по лицу и, так же равнодушно, чем жить с таким лицом, уж лучше совсем не жить.

Низкий лоб с буграми надбровных дуг, под которыми утонули бусины крохотных желтых глаз. Нос с вывороченными ноздрями. И толстые жабьи губы над срезанным подбородком, между которыми два кабаньих клыка.

– Орк! Снова орк.

Не понимает животное своего счастья.

Облачко пыли повисло над бьющимся сердцем, скользнуло, коснувшись раны, и исчезло под потолком.

Этому суждено жить.

Края раны сомкнулись и побледнели.

Так угодно богу. Его богу. Или ему,… Давно уж не пытается ответить на это вопрос. И надо ли? Не столь завидна судьба у богов, как ему казалось едва ли не с колыбели. Всем от богов что-то надо. Все что-то просят. А что в замен?

Вот и этого забросили как-то в бездну забвения, отчаявшись добиться от него исполнения глупых желаний. И сгинул бы в безвестности, если бы не разглядел в нем неизбывную ненависть ко всему сущему в мире. Или в мирах?

 Когда же это было?

Второе сердце со звучным шлепком упало на стол.

Ноздри затрепетали от пьянящего запаха крови.

Жрецы задыхаются от воя в заклинаниях. Некогда перевести дыхание. Хотя при чем здесь дыхание? Давно – давно на этом же жертвенном столе вдохнул он в них жизнь. Или смерть? До сих пор так и не может он ответить на этот вопрос.

Бьется, прыгает на камне сердце, отдавая ему свою силу и, кровь капля за каплей. И снова опускается серая пыль.

И этому суждено обрядиться в стальные латы, чтобы занять свое место в строю. Его не убиваемое воинство. Воинство, не боящееся смерти и, не ведающее страха. И не пытающееся размышлять. Воины, которым не нужны не слава, не почести, не милости, не награды…

Утомительный процесс!

Не одну ночь провел он, прячась за кустами, пытаясь понять смысл кровавого ритуала.

Уж и в памяти отложились слова заклинаний на не ведомом языке, а понять не мог. Хотя и понимал, что это не просто религиозная дань туземных придурков.

Тайна чуть-чуть приоткрылась во время той, первой прогулки по лесу.

Еще одно сердце забилось на раскрытой ладони…

Как же было тогда?

Руки привычно выполняют заученные движения. Мозг свободен.

…Ноги сами еле приметной тропой вывели к, скрытой за плотной стеной деревьев, пещере. Оказалось, не просто пещера. Погребальный склеп, гладкие стены которого были плотно испещрены рисунками и надписями.

А вдоль стен на каменных ложах ряды мертвых тел.

Много дней провел он в этом склепе, изучая таинственные рисунки и надписи и постигая их смысл.

А однажды, прямо на его глазах, один из мертвецов поднялся, и, невидяще глядя на него, двинулся, на плохо повинующихся ногах, к выходу из пещеры. Замер, вжавшись в стену, чувствуя, как от противного страха, холодеет тело, и немеют, отнимаются ноги. А потом долго еще смотрел вслед ожившему мертвецу, боясь отлепиться от стены.