Но и тогда, хотя в мозгу билась смутная догадка, ничего еще не понял. Или боялся понять.

Ответ пришел позднее. И неожиданно. После очередного похода к соседям. И очередного жертвоприношения. Тогда он крадучись пробрался к пещере и ждал, ждал… и дождался!

Это была магия смерти! Или бессмертия.

Племя пыталось уберечь себя от вымирания.

Тут уж было над, чем подумать!

Скоро рассвет. Меркнет над замком крохотная блестка. Уходит таинственная и не доступная мать - звезда. И бог уже насытился. Камень больше не в состоянии принять и капли человеческой крови. Рокочет пресыщено и устало.

И тогда по его знаку, помощники бросили на стол последнюю жертву. Этот был в своем уме и памяти. Ему предстояло стать десертным блюдом кровавого бога забвения, испить до последней капли его милость.

Стонал и бился, с ужасом глядя на его окровавленные руки и, залитые кровью, одежды жрецов.

Снова открыл свой ларец, и серые пылинки опустились на бледное, покрытое липким потом, лицо юноши. Не орка. Орк непременно постарался утопить свой страх в ненависти. Или унести с собой в мир тишины и покоя, кого-то из жрецов, перервав ему глотку своими клыками.

Удивительное зелье!

Может вернуть мертвого к жизни, не возвращая ее. А может и лишить ее, не отнимая. Сколько сил он потратил, чтобы добраться до этого секрета. А оказалось всего то? Секрет был рядом. Плавала тайна в реке. В крохотной, забившейся в траву и кусты гнилой, речушке. Оставалось только выловить эту неказистую, в палец величиной, рыбешку, собрать со спинки слизь, выдрать из спинного плавника острую кость, засушить и растереть в пыль в черепе младенца с кровью юной девственницы человеческой костью под заклинание.

Вот когда пригодились полузабытые университетские знания.

Нет совершенного оружия. И нет такого, которое не хотелось бы усовершенствовать. А совершенству нет предела. Уже там, в лесу, почти рядом с жильем нашел несколько простеньких растений.… Но какая силища получилась!

Можно было бы вообще обойтись без потоков крови. Но нельзя!

Бог должен устрашать. Иначе не поверят в его силу. Власть, это сила. А сила – кровь! А лучше реки крови. А еще лучше, крови бессмысленной, необъяснимой…

Как раз то, что необходимо людям для слепой веры.

Младшие жрецы выкладывают трепещущие сердца вокруг живого до сих пор тела и жертвенного камня. Его пальцы вырисовывают в воздухе над ними, так и не понятые знаки. Под истошный вой заклинаний, пиктограммы озаряются языками пламени. Серая пыль осенним листом, кружась, опускается вниз.

Нож терзает нагое, беззащитное тело.

Той пыли, которая опустилась на лицо юноши и проникла в легкие, хватит на несколько часов мучений. А потом истерзанное тело и сердце жертвы отправится к черному богу, как плата за отнятые у него жизни. Или смерти. Жизни, которым не суждено добраться до мира забвения.

Но это уже без него. Он сегодня достаточно потрудился.

Передал обсидиановый нож старшему жрецу, одному из тех, кому он позволил дойти до этих дней. Прищурив глаз, проследил за тем, как один за другим оживают или, что вернее, поднимаются мертвецы. Этим тоже, как и тем, которым он вырезал сердце своей рукой, предстоит занять место в строю его полков. И покинул зал под животные вопли истязуемого.

Да, бог не для того, чтобы вселять надежду…

Только страх и ужас.

Как тот, которого он встретил в одном из миров. Не пожалел народа, который создал своими руками. Истребил целиком за то, что позволили себе усомниться в его могуществе. И потом, не задумываясь, карал, сея смерть налево и направо за малейшее сомнение. Стирал с лица земли города, переселял племена, насылал болезни…

И сохранил власть над душами. В отличие от добреньких, слащавых, до приторности, богов. Но и он проявил слабость, не достойную богов. Отказался от человеческих жертвоприношений…

Доводилось ему знавать и других, не менее кровожадных богов. С неимоверной лютостью расправлялись с отцами. Убивали и пожирали своих детей. А, добившись вселенского поклонения, растворялись в нем, взирая равнодушным пресыщенным взглядом с заоблачных высот. Отдавали свою власть подручным божкам…

И только этот, единый, не повторил их ошибки. Пока…

Поморщился.

Вопли вызывали в нем чувство брезгливости и отвращения.

Да. Брезгливости. Это именно то чувство. Жалкий червь не понимает своим скудным умишком, что смерть и есть истинная жизнь. Дорога в бесконечность. Начало бессмертия, которое он раздает своей щедрой рукой.

Глупцы!

Они думают, что ему, Величайшему из жрецов, которых знали миры, нужна власть над ними. Или их жалкие жизни.

Власть над ними, это власть над собой. Власть их бесконечных, мелких забот, беспричинных жалоб, ненависти и подлого обожания.