На стоянке через улицу она нашла такси и упала на сиденье с громким вздохом, скорее похожим на стон. Каждая частица ее тела болела от усталости и горя, все в ней было напряжено и на грани истощения. В ее голове мысли, связанные с воспоминаниями о Пилар, не прекращали свой шумный и бессвязный бег: Пилар, бэби… Пилар в прошлом году… Пилар в семь лет… Пилар у себя в комнате. В школе. В аэропорту. С новой прической. Ее первые чулки. Красный бант. Это было похоже на непрекращающийся фильм, который она смотрела целый день; он был то со звуком, то без звука, но от его изображений нельзя было скрыться никуда, даже когда такси домчало ее до улицы Франсуа Первого.

Это был фешенебельный район, расположенный поблизости от фирмы Кристиан Диор. Эта улица соседствовала с Елисейскими Полями и была столь же очаровательна, как и любая другая в Париже. В молодые годы Дина часто выкраивала время во второй половине дня и посещала магазины и маленькие кафе, где можно было выпить кофе по-быстрому, забыв на время строгий и размеренный уклад жизни в доме свекрови. Но теперь все воспоминания о тех днях были далеки от нее. Она ехала в такси еле живая от усталости, которая наваливалась на нее все сильнее.

Водитель курил галльские сигареты и напевал старинную песенку. Он был настолько доволен собой, что не замечал хмурого вида пассажирки на заднем сиденье. Прибыв по указанному адресу, он вовсю улыбнулся Дине, никак не прореагировавшей на улыбку. Она просто протянула ему деньги и вышла. Водитель пожал плечами и сразу уехал, пока она с трудом добиралась до двери. От ее внимания не ускользнуло, что свекрови не было в больнице весь вечер. Сестра сказала, что она пробыла с Пилар два часа утром. Всего два часа? И только? Оставить Пилар одну в таком ужасном состоянии?! То, о чем Дина всегда догадывалась, оказалось правдой: мадам Дьюрас была бессердечной женщиной.

Дина нажала дважды быстро и резко на кнопку звонка. Переступив через высокий порог, она закрыла за собой дверь и направилась к небольшой изящной «клетке». Ей всегда казалось, что в этом лифте должна находиться канарейка, а не люди, но сегодня ей было не до шуток; она нажала на кнопку седьмого этажа, который был самым верхним. Мадам Дьюрас занимала там целый этаж с надстройкой.

Безликая горничная в форменной одежде ждала у двери, когда Дина переступила через порог.

— Oui, madam? [48] — Она с неудовольствием и даже неприязнью взглянула на Дину.

— Je suis madame Duras [49] . — Ее французский звучал ужасно, но ей было наплевать.

— Ah, bon [50] . Мадам ждет вас в гостиной.

Как мило. Разливает чай? Дина стиснула зубы, шагая вслед за горничной в гостиную. Все было как всегда, все на своем месте. Никто бы не поверил, что внучка мадам Эдуард Дьюрас почти умирала в больнице в двух милях от ее дома. Когда горничная привела наконец Дину в комнату, все было в безукоризненном порядке, включая саму мадам Дьюрас. На свекрови был темно-зеленый шелковый халат, прическа ее была безукоризненна, а шаг вполне твердый, когда она направилась навстречу Дине с вытянутой рукой. И только глаза ее были неспокойны. Она поздоровалась с Диной за руку, поцеловала в обе щеки, посмотрев с неудовольствием на выражение лица невестки.

— Ты только что приехала? — Глазами она показала горничной на дверь, и та в мгновение ока удалилась.

— Нет. Я пробыла с Пилар весь вечер. И мне еще надо повидать доктора. — Дина сняла жакет и почти упала в кресло.

— У тебя очень усталый вид. — Пожилая дама смотрела на Дину с каменным лицом. И только выражение лукавых, много повидавших на своем веку глаз давало понять, что в них, несмотря на всю твердокаменность, была жизнь.

— Устала я или нет — неважно. Кто, черт подери, этот Киршманн и где он?

— Он хирург и пользуется известностью во Франции. Он был с Пилар до полудня и снова будет у нее через несколько часов. Дина… — Она заколебалась, а затем несколько мягче сказала: — Он сделал все, что мог. По крайней мере, на данный момент больше сделать ничего нельзя.

— Почему нельзя?

— Теперь нужно ждать. Она должна набраться сил. Она должна… жить. — При этом слове она заметила выражение боли у нее на лице. Дина провела рукой по глазам.

— Не хочешь ли перекусить?

Дина покачала головой.

— Мне нужно принять душ и немного отдохнуть… И… — с выражением мучительной тревоги на лице она произнесла: — Я извиняюсь за свое появление таким образом. Я не сказала вам ни одного слова, приличествующего приходу, ни «рада видеть вас», ни «как вы поживаете», но, мама, я прошу прощения, я просто была не в том состоянии, чтобы их вымолвить.

— Я понимаю.

— Неужели? — Дина не могла скрыть удивления, Но так ли важно сейчас, поняла она это или нет.