— Я действительно полагаю, что тебе нужно поесть, моя дорогая. — И мадам Дьюрас продолжала: — Ты очень бледна.

Она и вправду чувствовала себя неважно, но она просто не ощущала голода. Она не смогла бы есть, несмотря ни на что. Не сегодня. И не после того, как она увидела Пилар в кровати такой безжизненной и разбитой, спрашивающей о любимой игрушке, и настолько слабой, что не смогла подержать в своей руке руку матери.

— Я только приму душ, переоденусь и обратно в больницу. Предстоит очень длинная ночь. Кстати, что слышно о Марке? — Спрашивая, она приподняла брови. Свекровь кивнула.

— Он будет здесь через час.

Через час… Всего один час. После более чем двухмесячного отсутствия у Дины не осталось внутри никаких ощущений, кроме тех, которые она испытывала по отношению к Пилар.

— Он прилетает из Афин. Он очень расстроен.

— Еще бы. — Дина посмотрела свекрови прямо в глаза. — Он купил ей мотоцикл, хотя я умоляла его не делать этого.

Мадам Дьюрас моментально отреагировала.

— Дина, его нельзя винить. Я уверена, что он и так чувствует себя отвратительно.

— Не сомневаюсь. — Дина отвернулась и приподнялась со стула. — Его самолет прибывает через час?

— Да. Ты поедешь встретить его?

Дина хотела было сказать нет, но что-то внутри у нее дрогнуло. Она подумала о Пилар и о том, какой у нее был вид… Как тяжело будет Марку войти в палату, как это случилось с ней, и увидеть ее впервые в таком состоянии. Было бы жестоко оставлять его с ней наедине. Пилар была его бэби, его сокровищем, его ребенком. Тем же она была и для Дины, но для Марка Пилар была почти богиней. Она не могла поступить с ним так, как поступили с ней. Она должна встретить его в аэропорту.

— Знаете ли вы номер его рейса? — Свекровь кивнула. — Тогда я поеду. Я только умоюсь. И даже не буду переодеваться. Вы можете вызвать такси?

— Конечно. — Почтенная мадам Дьюрас была довольна. — Я с удовольствием это сделаю. Флёрет приготовит тебе сандвич. — Флёрет, маленький цветок. Одно упоминание имени этой невероятно толстой кухарки, которая работала у мадам Дьюрас, всегда забавляло Дину, но только не сейчас. Теперь не осталось ничего забавного. Слегка кивнув свекрови, она заторопилась вниз. Проходя поворот к комнате для гостей, она заметила в темном проходе картину, которая была брошена там и забыта, лишенная любви и восхищения. Это был портрет ее и Пилар. Мадам Дьюрас никогда особенно не любила ее. Теперь, не задумываясь, с ходу, Дина решила забрать ее к себе домой, где и было ее настоящее место.

В знакомой ей комнате для гостей она огляделась по сторонам. Вокруг преобладали нежные тона со светло-бежевым оттенком, с обивкой из шелка с узорчатым рисунком, вся мебель — в стиле Людовика XV. Эта комната всегда казалась Дине холодной, даже когда они проводили в ней с Марком свой медовый месяц. Она причесала волосы и постаралась заставить себя вспомнить о Марке. Каково будет ей увидеть его снова? Посмотреть ему в лицо, дотронуться до руки… после Бена. Почему Бен казался ей намного реальнее сейчас, или он был всего лишь мечтой? Или этот мир шелка бежевых тонов снова поглотил ее заживо и она не вернется назад? Ей отчаянно хотелось позвонить Бену, но у нее не было времени. Ей надо было попасть в аэропорт вовремя к прибытию самолета, чтобы успеть встретить Марка, иначе они разминутся. Она подумала, нельзя ли как-то сообщить ему о том, что она будет в аэропорту, но она знала из опыта, что такого рода информация часто терялась. Обычно в углу зала, куда прибывали пассажиры, служащий тонким писклявым голосом будет бормотать как заклинание «месье Дьюрас… месье Дьюрас», а Марк пройдет мимо, не расслышав призыв. Если даже он услышит его, он может испугаться еще больше за жизнь Пилар. Она может по меньшей мере избавить его от этого.

Горничная постучала в дверь комнаты, чтобы сообщить о том, что такси приехало. Сообщая об этом, она протянула Дине небольшой сверток. В нем были два сандвича с ветчиной и часть курицы. Возможно, что месье проголодается тоже. Проголодается? Иисус, кто может есть сейчас?

В сравнении с ее утренней поездкой из аэропорта, которая показалась ей вечностью, эта была намного короче. Ее укачало до такой степени, что она чуть не уснула на заднем сиденье, а ее мысли перескакивали в беспорядочном смешении от Пилар к Бену, а затем к Марку. Вскоре послышалось визжанье тормозов, и машина остановилась.

— Voil`a [51] .

Она бессвязно пробормотала водителю спасибо, заплатила по счетчику, дав щедрые чаевые, и заторопилась внутрь, по пути расправляя юбку. Она начинала испытывать ощущение, как если бы уже неделю не меняла одежду, но в действительности ее мало заботило, как она выглядела: слишком много других проблем занимало ее мысли. Она посмотрела на большое табло с указанием номеров рейсов и мест регистрации пассажиров и направилась бегом в направлении выхода, где, она знала, он должен был вскоре появиться. Его самолет только что прибыл. Через минуту или другую пассажиры начнут выходить из самолета. Она успевала как раз вовремя. Пассажиры первого класса покинут самолет первыми, а Марк всегда летал первым классом.

Ей пришлось маневрировать, обходя путешествующих, и она чуть не споткнулась о чей-то чемодан. Но она прибежала в зал прибытия как раз тогда, когда там появились первые пассажиры, проходившие через таможенный контроль, и, глубоко вздохнув, пристроилась в углу в ожидании. В какой-то безумный миг ей захотелось удивить его своим присутствием, доказать, что она любит его, несмотря на свой летний роман. Даже в это ужасное время переживаний за жизнь Пилар ей хотелось сделать добрый жест по отношению к Марку, смягчить удар. Она просто встанет рядом с ним, дотронется до него рукой и улыбнется. Это она может сделать для него, доставить ему хоть какой-то миг радости посреди такого океана горя. Она теснее запахнула жакет и посмотрела на шейный платок поверх своей шелковой блузки цвета слоновой кости. Человек семь или восемь уже миновали ее, но среди них Марка не было.