Шрифт:
— По поводу отчёта, — сказал генерал, — пока мало что ясно. Без предварительных видимых причин по всей территории страны вдруг просела почва, так что города и посёлки ушли под землю, а с гор хлынуло столько воды, сколько там никогда и не было.
— Товарищ генерал, я нашёл ещё кое-что интересное. Разумеется, это не больше, чем совпадение, но всё же. Хербурычев поднял на него глаза, вновь посмотрел на листок и требовательно протянул волосатую руку.
Газой отдач лист. Взгляд генерала забегал по единственному абзацу и интернет-ссылке.
— Где ты это взял?
— Я загнал в Гугл несколько ключевых слов но нашей теме. Просто на всякий случай, и велел паре статистиков просмотреть результаты.
— Чёрт побери, — произнёс генерал задумчиво-удивлённо, всё ещё глядя в листок бумаги, на котором было распечатано четверостишье:
Афганистан — кровавый land Ушёл под землю без следа. Там, где он был, ревёт вода. Плывут над нею облака, Кошмар закончился — the end.— Есть сведения, когда это было выложено в Сеть?
— В два часа ночи но Москве.
— Вы выяснили, кто автор?
— Антон Дмитриевич, это всего лишь корявый стих…
— Немедленно выяснить его ай-пи адрес и разыскать. А статистикам своим скажи, чтобы просмотрели другие его стишки. Это понятно?
Так точно, товарищ генерал!
Двадцатилетний Илья Резник сидел на балконе своей квартиры на двенадцатом этаже с нетбуком на коленях и сочинял очередной стих. Вот что пока у него получалось:
Сгорела топь, воняет торф, Весь город в дымку погружён. Все ходят в масках на носах, В заштопанных семь раз носках, И травит дым нам сладкий сон.От последней строчки он не был в восторге, да и причём тут заштопанные носки, он не знал, но так легла рифма. Он решил не останавливаться, а всё целиком поправить потом.
И смог торфяный душит нас. Как будто выпустили газ, Которым мы пугаем всех, У русских вызываем смех, У украинцев — стон и вой, И ненависть к стране родной Мы разжигаем без помех.Резник решил, что пора выпить кофе. Второе четверостишье ему не нравилось, да и вместо «торфяный» должно быть «торфяной». Но тут Резник придерживался мнения, что поэзия это особое искусство, не вписывающееся в обычные рамки. Как сказала ему Наташа на первом свидании, когда он начал льнуть к ней после пятой рюмки водки с вполне понятными намерениями, «не лезь со своей алгеброй ко мне в гармонию».
Илья решил всё переделать после паузы. Сейчас его мозг требовал чашку крепкого кофе.
— Боже ты мой, — изрёк Хербурычев, читая четверостишья Резника про смог, пожары и газ. По распоряжению Газоя айтишники проникли в компьютер рифмоплёта и выудили недавние файлы. Как хорошо, что песню «Гудбай, Америка» «Наутилуса» написал не он. А то от США остались бы одни воспоминания.
— Но разве это плохо? Америка наш противник с советских времён. Исчезни она, дышать всем станет легче.
— Скорее птицы в космос полетят, — буркнул Хербурычев. — Во-первых, исчезни сейчас Америка, её место займёт хотя бы Китай. А во-вторых, мы с тобой получаем зарплату и всякие… гм… бонусы наличными, пока существует эта самая Америка. Иначе нам останется только ручки-указки в вагонах метро продавать или вышибалами в стриптиз-баре.
— Вы правы, товарищ генерал. Боже, храни Америку!
Хербурычев поморщился.
— Я хочу, чтобы этого Резника доставили мне для беседы. — сказал он.
— И попроси Сусанну сварить мне кофе, а то у меня мозги закипают. Эх, взять бы всех этих поэтов да в Соловки.
— В Соловках давно нет лагеря, Антон Дмитриевич, там теперь монастырь.
— Я об этом и говорю. — кивнул Хербурычев, без женщин и водки хрен бы они что написали…
Резник как раз закончил пить кофе и приканчивал третий стакан виски. Ему захотелось продлить отдых, в голове мелькали новые удивительные образы, слоги сами складывались в слова, а те в предложения. Слова рифмовались как-то странно, но всё же Илье это нравилось.