– Да, – ответил Хабермайер, встречаясь со мной глазами, посылая мне серебряные искры. – И большая любовь тоже. В жизни Наташи большие перемены… на подходе.

– Большая любовь – это хорошо, – отозвалась Елена. – Рада за нее. А вы можете… вернуть любовь? – вдруг спросила она.

– Могу, – ответил Хабермайер.

– Елена, – Жора положил руку на ее плечо.

– Не мешай! – Она стряхнула его руку. – А мое будущее предсказать можете?

– Могу, – ответил Хабермайер. Он уже не улыбался.

– Наша свадьба через две недели, – сказала Елена. – А вы можете увидеть нашу виллу в… как называется это место? – Она пощелкала пальцами. – Где-то в Италии. Гоша говорит, все увито розами, и дом… вообще-то, это старинный замок, ему чуть ли не пятьсот лет. Разумеется, начинка новая, все удобства («Евроремонт!» – судорожно хихикнул кто-то внутри меня.) Тебе, говорит, понравится! Расскажите про меня, Ханс-Ульрих… – Она дернула головой, откидывая назад волосы, наклонилась вперед, заглядывая ему в глаза, и протянула левую руку ладонью кверху…

К нам спешил, лавируя между столиками, рослый официант. Елена заказала шампанского. Для всех. Жесткий, резкий, самоуверенный голос – она знала, как разговаривать с прислугой! И денег у нее было… немерено.

– А вы мне нравитесь, Наташа, – сказала Елена вдруг ни с того ни с сего, хватив шампанского. – У вас, наверное, масса поклонников. В вас чувствуется хватка.

– Хватит пить, – сказал Жора, пытаясь отнять у нее бокал.

– Ты думаешь, я пьяна? Ничуть! Я права насчет поклонников, Наташа? – В голосе ее звучала неприятная настойчивость.

– Права, – ответила я, с улыбкой глядя на Хабермайера. Он протянул руку, словно хотел погладить меня по голове, но передумал на полпути и убрал.

– У меня тоже много поклонников, – сказала Елена. – Просто рвут на части. – Голос у нее был, как у обиженного ребенка. – Пошли танцевать! – закричала она вдруг, хватая за руку Хабермайера. Тот неторопливо поднялся, и они ушли. Мы, не сговариваясь, бесконечно долго смотрели им вслед, не зная хорошенько, что сказать.

– Извини ее, – выдавил, наконец, из себя Жора. – Шампанское для нее просто катастрофа. – Он помолчал, не глядя на меня, словно решаясь. Решился, наконец, и спросил: – Этот Хабермайер… вы что, встречаетесь?

Я кивнула. А что было отвечать?

– Ты меня ненавидишь?

– Я тебе благодарна.

– За что? – изумился он.

Я пожала плечами.

– Ты был… – я задумалась на миг, – как предвестник перемен. Я ушла из Союза, встретила господина Романо, Ханса-Ульриха…

– Когда нас бьют женщины, мы самые битые собаки в мире, – сказал Жора, возя пальцем по винному пятну на скатерти. – Ты… уедешь с ним? – Он изо всех сил старался, чтобы голос звучал небрежно, но безуспешно. Голос выдавал Жору с головой.

– Да, – ответила я, испытывая мстительное чувство радости и желание причинить ему боль. – А ты с Еленой? После свадьбы – на свою виллу с евроремонтом, увитую розами? В Умбрии, кажется?

Жора побагровел – это было заметно даже в скользящем свете волшебного фонаря.

– Нута… – произнес он, и душа моя перевернулась.

– У тебя красивая невеста, – я притворилась, что не слышу. – И богатая, наверное. – Я уже не знала, кому причиняю больше боли – себе или ему. – Совет вам да любовь!

– Ты понимаешь, – начал он. – Так получилось… Мы когда-то встречались… Потом Елена вышла замуж… неудачно…

– Понимаю, – ответила я. – Что ж тут непонятного! Дело житейское. – Я чуть не ляпнула о городских бензоколонках в качестве приданого, но, к счастью, удержалась и сказала только: – У нас с Хабермайером тоже… так получилось.

– Куда вы теперь? – выдавил он из себя.

– Сначала в Лондон, потом в Канны. Потом – не знаю. Мир большой. Может, к вам забредем – в Умбрию, на денек. Ханс-Ульрих кочевник в душе…

Меня несло, лихорадило, и я, кажется, уже начинала верить, что все так и есть.

– Даже не представляю себе, как смогу… каждый день новые города, страны, гостиницы. Но, если любишь человека… – голос у меня прервался – кажется, я все-таки хватила через край. – Все сможешь… для него. Правда… Гоша?

Он кивнул, но как-то неуверенно. Блестящий Жора был не похож на влюбленного, с нетерпением ожидающего дня свадьбы…

– И что было потом? – тормошила меня Татьяна. Она отрезала новый большой кусок торта, положила мне на тарелку. – Ешь! – Подумала, выковыряла неприлично пузатую черносливину из центра торта, положила сверху и повторила: – Ешь!