Шрифт:
«Давай, дед, пропускай!» — уговаривала я его про себя: мне не хотелось, чтобы Хрящ поступил с ними так же, как и с тем, в синем нательном белье.
— Из Грозный? — повторил старик и решительно махнул рукой. — Езжай!
К пятой площадке мы добрались на семнадцать минут раньше оговоренного времени. Это была окраина стертого с лица земли бомбовой атакой поселка. Мы остановились у взорванной заправки, но Гром, перекинувшись парой слов с Майком, провел машину на тридцать метров дальше и спрятал ее под крышу сгоревшего кафе. Никто из кузова не выходил: я успела прочитать на ржавом щите у бывшего входа написанное размашисто и призывно приглашение — «Добро пожаловать». Отсюда, изнутри бывшей точки общепита, должна была читаться надпись «Счастливого пути», но краска от температуры где оплавилась, где отвалилась, и из всего пожелания читались только два символических слога «час» и «ти».
Ровно в 11.00 с востока донесся отдаленный рокот. Бойцы замерли: никто не хотел сглазить наше благополучное отбытие на историческую родину. И в этот момент из уничтоженного, казалось, поселка выехал грузовик.
— Черт! — ругнулся Майк. — Этого только не хватало!
До грузовика было еще далеко, но мы видели даже отсюда: в кузове сидят люди в камуфляже.
— Майк! — обратился Хрящ. — Давай их из «мухи» долбанем!
— Не надо, — попросил Гром. — Могут проехать мимо.
— Мимо нас? — усмехнулся Майк. — Хрен они, Андрюха, проедут! Точно, блин, тормознутся. Нам здесь только пары чеченских рот не хватает… для полного счастья.
Машина приближалась к кафе. «Заметят, — сокрушенно подумала я. — Заметят и остановятся». Я всмотрелась в тех, кто ехал в кузове. Такие же бритые молодые парни, может быть, даже слишком молодые, в таком же камуфляже и с тем же оружием… на таком же «газоне». Что за странная война, где противники так похожи?! Я даже успела подумать, что у них дома в таких же, как и у меня с Громом, «стенках» лежат простые советские паспорта со стандартными фотографиями и одинаковыми черными милицейскими печатями.
«Газон» подъехал еще ближе и почти поравнялся с кафешкой, когда рокот вертолета раздался прямо над нашими головами. Чеченцы как по команде задрали головы вверх, и только один, совсем мальчишка, смотрел прямо на меня — глаза в глаза. И в этот момент машина ослепительно вспыхнула и взорвалась! Время спрессовалось в плотный «слоеный пирог» — я увидела все, каждый, казалось, неотличимый от других миг. Мальчишку кинуло вперед — на меня — и тут же повторно ударило в спину, и тогда он исчез, растворился в огне и клочьях, сам став огнем и клочьями взрыва. Мимо просвистел осколок, и я запоздало, почти автоматически пригнулась. Наступила полная тишина…
Я не знаю, сколько пролежала на горячем железе днища, когда сквозь вибрирующую тишину проник первый звук. И это снова был рокот вертолета. Я приподнялась. От «газона» уже почти ничего не осталось — только оранжевое пламя над черным обгорелым остовом. А в десяти-пятнадцати метрах вокруг то там, то здесь валялись разорванные почерневшие куски человеческой плоти. Огромная зеленая боевая машина с закрашенными бортовыми номерами совершила круг над пепелищем и опять зашла прямо на нас. Вертолет выпустил по останкам машины еще одну ракету и начал поливать из пулемета, не оставляя шансов никому. Я снова спряталась за борт.
— А ведь это нас долбят, — с одышкой проронил лежащий рядом Майк. Я глянула на старшего и не узнала его: лицо Майка было искажено невероятной болью.
— Дай-ка мне рацию, Бек, — тихо попросил Майк.
— Не надо, Майк, — положил ему руку на плечо Гром. — Хватит.
«Стрекоза» сделала еще один круг, покачиваясь и вращаясь, повисела над пепелищем и ушла туда, откуда пришла, — на восток.
Мы сидели в кузове под черной, дырявой от огня и ржавчины крышей бывшего кафе и молчали.
— Майк, — первым нарушил молчание Хрящ. — Скажи, кого мы тащим? Что за фня? Никогда такого не было!
— Вот и займись, может, и узнаешь, — устало обронил Майк.
— Подожди, капитан, — вмешался Гром. — Что значит — займись?!
— Да кончать его надо! — взорвалась я. — Пока мы его тащим, нас так и будут долбить!
Гром быстро глянул на меня, потом на пленника — тот отчаянно вращал глазами, пытаясь сообразить, к чему это все приведет.
— Правильно, — поддержал меня Майк. — У нас и так уже раненый! С меня хватит!
— Не-е, — не соглашался никак Гром. — Что я Петрову скажу — не донесли?
— А хотя бы, — устало проронила я. — Я знаю, что с ним нам не выйти. И с меня тоже хватит. Его надо кончать.
— Не-ет, подожди, подожди, — поддерживая игру, заартачился Гром. — Как так — кончать?! Может, он скажет что-нибудь?
Глаза пленника почти вылезли наружу от ужаса неизвестности.
Хрящ взял его за ступни, обмотал их тонким капроновым шнуром и привязал к рукоятке борта.
— Сека! — позвал Хрящ. — Тьфу, черт! Ты же ранен. Со-ом! Принеси-ка углей.