Крюков Михаил Григорьевич
Шрифт:
Данила все три года срочной службы на Северном флоте прослужил на подводной лодке.
Друзья звали его Кокер, потом стали звать его просто Джо, может быть потому, что служил он коком, а может потому, что имел от природы низкий, чуть с хрипотцой голос. Не смотря на военно-кулинарную юность, через пару лет он собирался стать нормальным судовым механиком.
Дрюня отдавал священный долг Родине в морчастях погранвойск, так что на почве своего военно-морского прошлого, ребята и сблизились.
В первых числах июня танкер, загрузив в танки восемьсот тонн авиационного бензина, двинулся вверх по реке к устью речки Мома, [38] где круглый год в любую погоду артельщики мыли золотишко.
Несмотря на кажущуюся глушь, с началом навигации по берегам Индигирки закипела жизнь. Танкер упорно шёл вверх, преодолевая пороги с помощью дежурного буксира, оставляя за кормой хижины рыбаков по берегам, древние погосты, огромные антенны локаторных станций и полуразрушенные бараки сталинских лагерей.
38
Река Мома – около 1100 км вверх по Индигирке, недалеко от полюса холода. Дикие места при полном отсутствии Советской власти.
Весь июнь по большой воде во все населённые пункты, расположенные вдоль реки, скорыми темпами завозилось всё, включая строевой лес. В этих местах кроме чахлых лиственниц, которые местные называли чепыжником, и не росло ничего приличного. А это добро только в печь и годилось.
В июле вода спала, и вместо топлива пароход стал возить в порт гравий, который день и ночь черпал со дна реки плавучий кран.
Однажды из грейфера [39] посыпались какие-то кости, и вместе с ними громыхнуло по палубе огромное кривое бревно.
39
Грейфер – грузозахватное приспособление для погрузки сыпучих грузов, и переправки людей на берег с нарушением Правил техники безопасности.
– Ну, мужики, повезло вам! – закричал из кабины крановщик.
– Рог мамонта поймали! – все моряки бросились на палубу рассматривать улов. В куче гравия среди костей лежал бивень мамонта длиной почти три метра.
В последующие недели весь экипаж был занят расчленением и дележом добычи. Острая и наиболее хорошо сохранившаяся оконечность по умолчанию досталась капитану.
Потом рог распилили на большие части по десять-пятнадцать килограмм и начали вываривать в сорокалитровом бачке на камбузе. При распиловке бивень вонял нестерпимо, а при варке и того круче, но это было необходимо сделать для того, чтоб кость, пролежавшая миллионы лет без доступа воздуха, не растрескалась, стала мягче и имела товарный вид, пригодный для изготовления поделок. После этой процедуры мотористы начали пилить большой кусок на медальоны с помощью ножовки па металлу. Ходили слухи, что в аэропортах это богатство могут отнять пограничники, ну уж больно хотелось оставить на память о Севере такую шикарную вещь. Эта тяжёлая работа в свободное от вахты время в скором времени утомила обоих. Ребята и так работали вдвоём, обрабатывая ставку третьего моториста и повара заодно, которого на судне то же не было. Оставшимся куском практиканты стали подпирать дверь в каюту.
Вскоре на этот реликт просто перестали обращать внимание.
***
Наступил август. Началась арктическая навигация. На бар [40] в устье Индигирки пришёл караван морских судов. Морским путём сюда доставлялось всё, начиная от стройматериалов, леса и топлива, и заканчивая одеколоном и клеем БФ, и то, и другое, кстати, вполне годилось и для питьевых целей, когда запасы алкоголя ближе к весне, истощались.
Милях в пяти к северу лежал в дрейфе и маячил красной, как морковка, надстройкой атомоход «Арктика», который и привёл этот караван. С десяток пароходов день и ночь перегружали содержимое своих трюмов на речные суда, практически всё, что было необходимо местному населению, чтобы пережить долгую полярную зиму.
40
Бар – мелководный морской участок в устье рек. Проход по нему осуществляется по фарватеру, в начале которого установлен приёмный буй.
Между судами по льдинам, как по улицам небольшого посёлка, неторопливо бродили десятки белых медведей, абсолютно не обращая внимания на грохот выгрузки, визг лебёдок судовых кранов и крики работающих матросов.
Хозяева Арктики, задрав чуткие носы, ждали, когда коки сыпанут за борт камбузные отходы: рыбьи головы, кости и прочую дребедень. Выглядели они довольно мирно, но некоторые особенно пытливые, пытались вставать на задние лапы и дотянуться своим любопытным чёрным носом до среза верхней палубы. Когда степень медвежьей дерзости переполняла чашу терпения моряков, мохнатых гостей отгоняли мощными струями из пожарных рукавов, но Умкам эта игра скорее нравилась, чем отпугивала от борта.
***
Танкер СПН–711 шёл от приёмного буя к танкеру «Ленанефть», который стоял чуть в стороне от разгружающихся сухогрузов. Данила готовил на камбузе борщ из лосятины с кислой капустой и сушёными ингредиентами. Борщ пузырился на плите, а сам кок задумчиво глядел в безоблачную морскую даль через открытый иллюминатор и грыз хрящик. Рядом с тёплой плитой в большой миске стояла опара, из которой Данила предполагал выпечь несколько буханок хлеба, но в скором времени понял, что это вряд ли получится. Трупы дрожжей, случайно обнаруженные им в дальнем углу провизионки, категорически отказывались возбуждать тесто.
Неожиданно во рту что-то хрустнуло, и Кокер увидел впившийся в хрящ, кусок собственного зуба.
– Беда, ёшкин хобот, цингу подцепил, что ли, от нехватки витамина Ю, однозначно! Не к добру это всё! – недогрызенный остаток хряща полетел за борт вместе с частью организма Данилы.
– Хоть что–то от меня здесь на память останется, хотя всё равно обидно! – становилось абсолютно ясно, что обедать команде сегодня придётся без хлеба.
От безысходности он всё-таки положил вялое тесто в формы и засунул в духовку. Результат добил Данилу окончательно. Вместо румяных воздушных буханок, из формы вывалились тяжёлые унылые кирпичи.