Стоякин и другие офицеры бежали далеко позади.

Петр Николаевич достиг аэроплана и увидал Вачнадзе, который свисал с плетеного сиденья вниз головой. Он отстегнул привязные ремни, подпирая плечом обмякшее тело товарища, осторожно опустил его на траву.

На белом, как мел, лице Вачнадзе были крепко смежены глаза, из опухших, разбитых губ сочилась кровь… Петр Николаевич расстегнул сюртук Вачнадзе и приник ухом к его груди. Сердце билось глухо, но ровно. Жив!

— Эй! — закричал Нестеров. — Фельдшера сюда! — И в тот же миг увидал аккуратно сложенную синюю пачку бумаг, валявшуюся на траве: «Обронил!»

Он поднял пачку и незаметно сунул ее к себе в карман. Он не мог сказать точно, но каким-то подсознательным чувством угадывал, что с содержимым этой пачки связана опасность для Вачнадзе.

— Что? — спросил Стоякин, задыхаясь и на бегу придерживая фуражку.

— Цел! Полагаю, обморок у него. Фельдшер где? Фельдшер! — кричал Нестеров.

Стоякин с облегчением разразился длинным ругательством.

На легком тарантасе, в который была запряжена каурая кобыла, подкатил фельдшер — важный господин в котелке, с усами «а ля Вильгельм», степенный и медлительный до такой степени, что у Петра Николаевича возникло желание огреть его крепким нелестным словом.

Все-таки фельдшер привел Вачнадзе в чувство. Князь молча оглядел склонившихся над ним офицеров, будто припоминая, что же с ним такое приключилось, и недоумевая, отчего все собрались глазеть на него, как на диковину. Потом, окончательно придя в себя, он ощупал грудь. Петру Николаевичу показалось, что он ищет ту самую пачку, которую выронил при падении, и чтобы успокоить товарища, ласково пожал его руку, выразительно поглядев на него, проговорил:

— Не беспокойтесь.

Глаза Вачнадзе потеплели.

— Ну, что, брат? — спросил вдруг Стоякин, и в голосе его послышалась неожиданная мягкость. — Поцарапала малость земля? Меня она мяла не раз. Многие неба боятся… дураки!.. Небо, оно ласковей матери. А земля — у этой когти острые! Летчику нужно выбирать момент для посадки тогда, когда она когти убирает. Так-то!.. Неласково с тобой обошлась земля, неласково. Ну, ничего, брат! Зато ты нрав ее узнал, земли-то! Как себя чувствуешь, голубчик? Ноги, руки не болят?

— Кажется… все ц-цело, — заикаясь, ответил Вачнадзе. Потом блеснул в улыбке зубами, с трудом раздвигая разбитые губы: — Говорят… за битого… двух небитых дают.

— Верно! Ну и слава богу! — отозвался Стоякин. — Господин фельдшер, что сейчас делать прикажете?

— Я отвезу его в околоток. Полежать пару дней требуется.

Офицеры подняли Вачнадзе на руки и бережно усадили в тарантас.

— Ничего, брат, — крещение!

— Отлежишься — и снова штурмовать небо!

— Ты первый в нашей группе взлетел, — это много значит, князь! — провожали его дружескими напутствиями.

Когда приблизился Нестеров, Вачнадзе глянул на него в упор и тихо спросил:

— У вас?

— У меня, — быстро ответил Петр Николаевич и, взяв руку Вачнадзе, почувствовал, как тот слабо пожал ее.

Фельдшер взял вожжи.

— Н-но, Клеопатра! — важно сказал он и, придерживая котелок, зашагал рядом с тарантасом.

Под командой Стоякина поставили аэроплан в нормальное положение. У него был начисто снесен руль глубины, подмято шасси. Инструктор стал объяснять причину неудачной посадки Вачнадзе:

— Сначала поторопился, не погасил скорость, потом упустил ручку. А ручка, знаете ли, что уздечка у необъезженного коня: надо знать, когда держать, когда отпустить. Каверзная штука, ручка, господа!..

«У Стоякина — все каверзное, — думал Петр Николаевич, — и ручка, и педали, и мотор, и земля… Впрочем, он прав. Летчику надо глядеть в оба! Не по Невскому проспекту ходим».

Он старался внимательно слушать Стоякина, но то и дело отвлекали тревожные мысли о Вачнадзе, о той синей пачке, что искал он, как только пришел в себя…

Придя домой, Петр Николаевич с нетерпением развернул странную пачку. На маленьких белых листочках величиной с почтовую открытку было напечатано:

«К трудовому народу России.

Ленские выстрелы разбили лед молчания, и — тронулась река народного движения. Тронулась!.. Все, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем болела многострадальная Россия, — все это собралось в одном факте, в событиях на Лене. Вот почему именно Ленские выстрелы послужили сигналом забастовок и демонстраций…»

Пальцы Петра Николаевича дрожали.

Значит, он не ошибся, и встреча в цветочном магазине не была случайностью. Вачнадзе… тоже буревестник! Что произошло бы, найди эту пачку кто-нибудь другой? Тюрьма, каторга… Еще бы! Государственный преступник!..