— Послушай, Мишка, — почти всерьез разозлился Петр Николаевич, — это называется на чистом русском языке предательством!

— За оскорбление расквитаюсь завтра, а пока — спокойной ночи! — смеясь проговорил Миша и быстро зашагал по улице.

Ночь была бессонной. Петр Николаевич знал, что и Наденька не спит, с тревогой и страхом думает о первом его полете. Он перебирал в памяти каждое замечание Стоякина, каждое движение ручкой и педалями.

Что труднее всего давалось ему? Посадка… Всякий раз, как идешь на посадку, — волнуешься. Миша даже сочинил шутливые стихи о том, что земля ревнует летчиков к небу и потому то и дело ставит синяки тем из них, кто зазевается.

— Почему Стоякин предупредил тебя о полете заранее? — неожиданно спросила Наденька голосом, в котором не было и тени сонливости.

Да, почему? Ведь и он совершал когда-то свой первый самостоятельный полет и знал, какие с этим связаны сомнения и переживания. Знал, несомненно. И все-таки предупредил… Чтобы не застать меня врасплох.

— Теперь ты не уснешь. Какой из тебя завтра будет летчик? — шептала Наденька.

— Спи, Дина. Стоякин — добрый человек, он хочет, чтобы я все основательно продумал.

Протяжно заливались петухи. «Третьи, должно быть», — думал Петр Николаевич в полудреме…

Стоякин опробовал аэроплан в воздухе, сделал два круга над аэродромом и сел.

— После ремонта «Фарман» стал строже на посадке, — сказал он, ни к кому не обращаясь, но это предназначалось для Нестерова.

«Догадывается, что у меня с посадкой не все благополучно», — нахмурился Петр Николаевич. Передков с тревожным недоумением наблюдал за своим другом. «Что это с Петром? Бледен, невесел…»

— Поручик Нестеров! — вызвал Стоякин. — Один круг!

Он отошел на несколько шагов от аэроплана, словно подчеркивая, что теперь аппарат переходит в полное распоряжение Нестерова.

У Петра Николаевича захватило дух от неожиданного и острого сознания сиротливости, покинутости всеми в эту решающую минуту. Такое чувство испытывал он малым ребенком, когда мать оставляла его одного поздно вечером в пустой квартире.

Офицеры не спускали придирчивых глаз с Нестерова. «Как поведет себя наш „полупризнанный герой?“ Похоже, что и он боится подняться…»

В это время к Стоякину подошел Нелидов. Отдал честь. Смуглое усатое лицо его улыбалось подобострастно и просительно.

— Ваше благородие! Дозвольте полететь… вместе с господином поручиком…

Петр Николаевич вздрогнул. «Нелидов поверил в меня. Жизнь свою доверяет!..»

Он решительно застегнул шлем и взобрался на сиденье. Краем глаза следил за Стоякиным и Нелидовым.

— Вот еще надумал! — недовольно бросил Стоякин. — По земле ходить надоело…

— Очень прошу, ваше благородие, — твердил Нелидов весь изогнувшись, и в каждой морщинке его лица дрожала мольба, будто от ответа поручика зависела сама судьба механика.

— Пускай полетит! — смеясь поддержали офицеры.

— Поможет Нестерову за воздух держаться!

Стоякин поглядел на Нестерова, напряженно застывшего на сиденье, потом на механика и махнул рукой:

— Ступай.

Нелидов как-то сразу преобразился, сверкая зубами, побежал к аэроплану.

— Готово, ваше благородие? — спросил он, берясь рукой за лопасть винта. В голосе механика почудилась Петру Николаевичу озабоченность друга — «не подведешь ли?»

«Не подведу, добрая, мужественная ты душа!» — хотелось ответить Нелидову, но Нестеров бросил взгляд влево — на бензиновый сектор и контакт, правой рукой взялся за ручку управления и крикнул сдавленным, каким-то не своим голосом:

— К запуску!

— Контакт!

— Есть контакт! — ответил Петр Николаевич, включая контакт и открывая бензин. Мотор стрельнул, будто над ухом ударили бумажной хлопушкой, и заработал.

Нелидов примостился сзади. Выруливая, Петр Николаевич услышал, как механик загудел над ухом:

— Ого-о-го-о! Не Зарайские мы, чать! Придет время, Пётра, мы и на Луну заберемся! Ого-о-го!

Аэроплан побежал. Все быстрее и быстрее. Петр Николаевич до боли сжимал ручку, до рези и слез в глазах всматривался в горизонт.

«Успею ли взлететь до деревьев? И что за дьявол посадил их здесь, будто назло летчикам?!»

Петр Николаевич не дышал. Ждал, когда аэроплан оторвется от земли… Наконец-то! Он облегченно вздохнул. Теперь пора отпускать ручку, чтобы аппарат полез вверх. Впрочем, нет, рано! Еще потеряешь скорость… От напряжения заныла рука. Но деревья, деревья! Не дай бог врезаться…