– Как...как ты смеешь?
– еле сумела выговорить Кристина, буравя взглядом ненавистное лицо.

В голове девушки крутилось множество фраз, которые она бы с удовольствием адресовала сидящей рядом Тодми, но она боялась, что не совладает с голосом и сорвется на крик.

Ложка с громким стуком полетела на стол, разбрызгивая остатки каши.

– Пойдем отсюда, - бросила Кристина Милле.

Подруга, молча поднялась, и последовала за Кристиной.

– Не так быстро, Белоголовая, - Тодми тоже поднялась и схватила девушку за левую руку.
– Так невежливо с твоей стороны, я ведь не закончила...

Все произошло очень быстро. С полуоборота, Кристина залепила Тодми звонкую оплеуху, так что ее черная коса, описав дугу, шлепнулась на стол. Кристина даже не успела ни о чем задуматься, просто размахнулась еще раз. Тодми похоже ничуть не растерялась от внезапного нападения, она увернулась от удара, и атаковала сама. Ее локоть врезался Кристине в скулу, следом удар второй рукой - под глаз. Потом тут же коленом в живот и ребром ладони по затылку. Тодми успела еще несколько раз пнуть Кристину, прежде чем ее, наконец, оттащили, очнувшиеся от оцепенения гвардейцы. Кристина тщетно пыталась подняться, судорожно хватая ртом воздух, ее роскошные белые волосы разметались по всему полу - она зарычала, когда кто-то из подбежавших гвардейцев наступил на ее локоны. Когда ей удалось, подняться на колени, Тодми, которую удерживали двое, изловчилась и мощным ударом ноги отправила Кристину обратно на пол, разбивая ей нос, и хорошенько прикладывая затылком о холодный пол. Вокруг слышались крики, ругань, звуки возни, кто-то пытался поднять Кристину на ноги, кровь из носа растекалась по щекам, пока она лежала без движения. С одной стороны ее поддерживала Милла, а с другой - рослый гвардеец, чуть старше самих девушек. Тодми уже уволокли к выходу из столовой, она все еще тщетно пыталась вырваться, осыпая своих провожатых жуткими ругательствами. Кристина успела заметить ярко-красный след, оставленный ее рукой, и неожиданно для всех вокруг начала смеяться. Она все еще хохотала, когда и ее саму уводили прочь из зала, под взгляды изумленных гвардейцев.

2.

Три удара плетьми. Вот, во что вылилось происшествие в столовой для обеих девушек.

"И это мы еще легко отделались" - думала Кристина, после того, как вынесли наказание.

Капитан Ливис всегда славился своим вспыльчивым характером, но после происшествия в столовой, он орал так, что казалось, его вот-вот разорвет на части. Прямо перед всем гарнизоном, капитан объяснил двум девушкам, что он думает о нарушителях дисциплины в целом, и что он думает в частности о них обеих. Больше всего досталось Кристине. Отчасти из-за того, что она первой нанесла удар, а в большей степени из-за отношения к ней Джейкоба Ливиса. Поэтому, у Кристины он задержался подольше, чем у Тодми, брызжа слюной и вопя ей прямо в лицо. В исполнение, приговор приводили во дворе, неподалеку от того места, где Кристина впервые встретилась с капитаном. Девушек подвели к высокому столбу, на глазах у большинства гвардейцев, разместившихся на залитом солнцем дворе. День уже был в самом разгаре, и к выходу двигался дневной патруль, чьи солдаты шли с сожалением на лицах - надо же, пропустить такое событие. Направляясь к столбу, Кристина одним глазом ловила лица из толпы (второй глаз заплыл и закрылся, окрасив окружность сочным, фиолетовым цветом). Белоголовая, заметила Миллу, сочувственно смотрящую на нее. Рядом с ней стояла Анна Ровель, со странным выражением лица. Большинство собравшихся солдат, смотрели на происходящее скорее с любопытством, некоторые не скрывали удовольствия, предвкушая хорошее зрелище. Первой, к столбу привязали Тодми. Проходя мимо Кристины, она бросила быстрый взгляд в ее сторону. Кристина широко улыбнулась в ответ. Она и сама не знала, что ее так веселит. Нос распух, под глазом синяк, на затылке вскочила огромная шишка, а совсем скоро, ко всему перечисленному прибавятся побои гораздо страшнее. Но каким-то образом, одна оплеуха подняла ей настроение.

"Главное, сильно не кричать, главное не расплакаться. Главное..."

В этот момент, Тодми получила свой первый удар, и взвыла так громко, что Кристина засомневалась, сможет ли сдержаться и не раскричаться еще громче. Удары наносил Джейсон-Молчун. Он, с абсолютно бесстрастным лицом заносил плеть над головой, и резко поворачивая кисть, выбрасывал руку вперед, ударяя по голой спине привязанной девушки. После второго удара, Тодми возобновила крик, уже весьма охрипшим голосом, крик этот вскоре перешел во всхлипывания, а еще через немного в рыдания, в которых чувствовалась злость - становилось понятно, что она плачет больше от унижения, чем от боли. Третий удар - самый сильный, повалил ее на колени. Вскоре ее отвязали, и унесли прочь, держа за подмышки. К Кристине двинулись двое, но она пошла сама, ступая легко, не ощущая ни капли нервозности. Она подошла к столбу, послушно протянула руки немолодому гвардейцу, который крепко привязал их, шепнув при этом: "держись!". Затем, он, проверив путы, быстро отошел. Кристина, скосив глаза, глянула на капитана Ливиса, который как раз в этот момент кивнул Джейсону, давая тем самым команду начинать. Кристина услышала резкий свист, а в следующий миг ее спины коснулся ад. Она так сильно выгнула спину, что громко захрустели шейные позвонки. С ее губ сорвался пронзительный вопль, который тут же, вопреки ее желанию сменился очередным приступом смеха. Второй удар выбил из нее этот смех, заставив подавиться им, закашляться. Слезы катились по щеке, из здорового глаза, со рта капала слюна, попадая на гладкий столб. Третий удар просто впечатал ее, она приложилась лбом, ноги подкосились, и она повисла на веревках, даже не пытаясь подняться. Уши заложило, поэтому, окружающие звуки слились в один бессмысленный гул. Каждая клетка тела вопила от боли, в голове стучало так, словно туда тараном пробивали путь. Когда гвардейцы подскочили к ней, намереваясь унести ей, как недавно Тодми, Кристина все еще предпринимала попытки выдавить из себя срывающийся, булькающий смех...

ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ.

Сжигать тела погибших, было принято еще с тех времен, когда храмовые жрецы Даллада и Галладии имели власти не меньше, чем иные лорды. Упадок влияния религии давно произошел, а многие обычаи сохранились по сей день. И в Черном и в Белом Корах было написано, что надобно сжечь тело умершего, для того чтобы он мог возродиться в Истинном мире. Хоронили только атеистов. И этот обычай, по мнению Альтаира, был гораздо цивилизованнее, чем во многих других религиях. К примеру, последователи древней богини Сайварры съедали тела своих погибших, за праздничным столом. На занятиях по теологии, Альтаир слышал и другие, не менее приятные примеры, однако не хотел их вспоминать.

Много людей пришло проститься с Каспером Ангрелем. За семь дней до церемонии сожжения тела, Альтаир повидал почти всех представителей Домов Саргии. Лорд Марк Аэльтэ прибыл со своей женой на второй день после убийства (накануне, он праздновал в Ниссаде, и, принимая соболезнования, Альтаир вынужден был задержать воздух, дабы не упасть от волны перегара), следом приехали лорд Шарин Бертион и сын лорда Ансига Де-Ройни - Дэль. Так же, замок господина Ангреля посетил живущий по соседству лорд Бенджамин Кейдвэйр, однако остаться на церемонию не смог, сославшись на проблемы своего Дома. Альтаир с презрением поглядывал на собравшихся среди траурной процессии лордов и членов их семей.

"Все они завидовали отцу, ненавидели его. Ведь он, по сути своей - простолюдин, сумевший разбогатеть настолько, что большинство присутствующих здесь лордов даже близко к такому не приблизились (и неважно то, что дед был в свое время известным и уважаемым человеком). Сколько из них строили козни против отца? Лорд Марк? О да, этот старый болван, с опухшей от каждодневных попоек рожей не раз пытался доказать якобы незаконные махинации Каспера Ангреля и Мариона Сарда. А все потому, что друзья отказались вступать в Гильдию торговцев, в которой занимал важное место зять лорда Марка Аэльте. Лорд Кейдвэйр постоянно завидовал успеху господина Ангреля, и часто занимал у него золото. Лорд Дэвид Уэбстер, открыто презирал Каспера до тех пор, пока не вынужден был выплатить крупную сумму банку братьев Брекретов. Тогда, на лорда Уэбстера ополчились даже свои, так как он готовился заложить древнее родовое имение. Но Каспер Ангрель его выручил. Теплоты в отношениях это не очень прибавило. Ну, не считая показной. Пожалуй, только прибывший в последний миг лорд Мэтт Хардаир был искренне опечален смертью отца. Немудрено - они долгие годы дружили. О, нет, только не ты. Пройди мимо, пройди мимо!"

Но нет, Мартин Эйк, напялив на лицо грустное выражение лица, подошел к Альтаиру, и уже в который раз за день с тяжелым вздохом похлопал парня по плечу.

– Эхх, - протянул он, устремив печальный взгляд вдаль, - до сих пор не могу поверить в произошедшее...

Альтаир поджал губы, но ничего не ответил. Синяк, оставленный ему убийцей отца, за неделю почти сошел, грудь же, перестала болеть лишь пару дней назад. Альтаиру очень хотелось сбросить с плеча руку Мартина, который продолжал свою речь, но он сдержался. За неделю, Мартин Эйк умудрился надоесть еще пуще прежнего, донимая Альтаира попытками провести задушевную беседу о том самом дне. Альтаир и без того был на грани: он почти не спал, а если и удавалось уснуть, во сне непременно являлся мертвый отец, с мечом в животе. Не меньше поводов для беспокойства ему давало чувство ужаса, при воспоминании о той ночи. Первые два дня он вообще находился в оцепенении, плохо понимая, что же все-таки случилось. Осознание пришло вместе со страшной усталостью и невыносимым отчаяньем. Мысли в голове путались, стоило закрыть глаза, как возникал проклятый кабинет. Боль от потери отца была, но не такая сильная, какой, по мнению Альтаира, она должна была быть. И за это он себя ненавидел. Вызванный из Ниссада жрец Даллада стоял у большого погребального костра и вел прощальную речь. Его ослепительно белая мантия отлично гармонировала с длинными черными волосами и не менее длинной бородой, перетянутой лентой у пояса.