– Знаю.

– Я так и думал… – мужчина вздрогнул. – Значит, все-таки и вы…

– Да… И я. Отгадал, для чего сверкают купола… и почему на пути к храму не миновать паперти…

– ???

– Человек должен умереть, не догадавшись, что предопределен не только его путь, но и выбор пути, который приписывает себе, будто бы лично выбирая между добром и злом. Взваливая на себя вину первого необдуманного шага, заблуждаясь, что мог бы поступить иначе. Не должен он догадаться. Иначе смысла в вере нет. Чувство вины за всё сомнительное, совершенное в жизни, даже задуманное, только в этом случае породит страдания, муки совести и казнь. Казнь! Но именно она и только казнь изгонит вон из человека родовое зло. А его место заполнит прощение. И совершится возврат плода змию. Это и есть сверхзадача, ради которой тратится каждый, оставляя земле лишь тело.

Андрей с удивлением смотрел в упор.

Парень замолк, отвечая таким же прямым взглядом, затем вздохнул и добавил:

– А вы совсем поистратились, Андрей Андреевич, это уже… даже не печально…

– Значит… выход все-таки один… Адажио.

– Адажио, Андрей Андреевич.

Наскоро и машинально перекусив в буфете первого этажа, не отойдя еще от разговора, мужчина направился в сторону набережной. Туда же, куда когда-то направился и государь император, тоже после легкой закуски, но которая не мешала ему видеть, в отличие от власти нынешней, угрозу нерушимости страны в отсутствии железных дорог на восток. И построил их больше, чем Россия за четверть века «независимости» от собственных граждан, праздник по которой стал таким же смутным, как и благополучие на ее просторах. Но все-таки общее – закуска – осталась. Прижилась. Вместе с дорогами. Правда, замаячили и пути. В будущее. Непьющее и великое.

Присев на скамейку у памятника императору, Андрей задумался.

Читатель не поверит, но в это самое время наш знакомый – председатель отделения Союза писателей Виктор Викторович Крамаренко так же задумался, отложив газету «Московский литератор» с рассказом Владимира Андреева, в котором упоминалась улица «Трубная» старой Москвы, что у Цветного бульвара, и «на которой, кстати, одно время жила семья Чеховых». А задумался он над следующими словами, что показались ему весьма своевременными:

«На каждой сотне шагов вы встретите полсотни кабаков, пивных лавок, погребков, где пропиваются вместе со старыми сапогами и негодными рукавицами десятки жизней, умов, совестей…».

Именно таким, через две недели после знакомства с модным гаджетом, «продвинутым», как выражался Андрей, способом общения, Крамаренко почувствовал, что выжат. Весь до капельки. Что у него закончились и старые сапоги, и все негодные рукавицы. Но это была уже вторая черта «своевременности» рассказа.

Он захлопнул планшетник, встал, налил из тяжелого графина рюмку водки и выпил, забыв навсегда о сетях и приложениях, которые словно щупальца спрута попытались втянуть его в свою утробу. «Баста! – рыкнул он и с облегчением вытянулся на диване. – Лучше посмотрю футбол».

Виктор Викторович даже не мог себе представить, какое удивительное свойство в человеке оградило его от монстра. Сработало. Как и не мог вообразить, насколько стал уникален и странен для большей части иркутян… Но, дорогой читатель, спешу заметить: отсутствие закуски – не причина, не подумайте на нее. Не обижайте часть русского пейзажа, истории и надежды. Лучше, пожалуй, вернемся к нашему молодому герою.

Задумчивость Андрея, в отличие от второй, прямо вытекала из утренних событий. С размышлений о каждом прожитом дне, осмысленности, с которой он и начинал разговор со студентами.

– Здравствуй, это я… – вдруг услышал он.

Перед ним стоял мальчик лет шести.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – Андрей удивился.

В одиночестве мужчины, которое разделяла скамья да воробьи, равнодушно чирикающие о своем, появление любого человека было неоднозначным. Перед задуманным, на которое так трудно было решиться, ему не хотелось видеть никого. Но сейчас что-то растаяло, размягчилось в нем. Спокойный, нежный взгляд маленьких глаз напомнил мужчине о существовании искренности, правды. Трогательной, беззащитной правды, которая сохранилась только в детях, и которую мы безжалостно выкорчевываем, «готовя» к жизни.

– Ты, наверное, потерялся? – Андрей огляделся.

– Это потерялся ты… – мальчик улыбнулся. – А я нашел.

– Вот даже как? – ситуация становилась забавной. – Ну, расскажи, как ты нашел меня? Вроде не прятался, – Андрей решил подыграть.

– Прятался, – мальчик продолжал улыбаться.

– От кого же я прятался?

– От меня. Пять лет ты прятался от меня… папа. Вы с мамой не хотели меня послушать… я знаю. А я очень люблю вас… обоих. Помнишь… на качелях, как я смеялся… разве не слышал? Звонко-звонко. А потом… потом мне сказали, что вы оставили меня. И я только сам могу найти вас.

Мужчина остолбенел. Гул колоколов заполнил голову. Их сверкание уже значило что-то другое, нежели прежде…

– Почему ты плачешь? Я же нашел. Папа! Мне сказали, что ты и сам пошел меня искать. Видишь, я знаю лучше дорогу…

Слезы заливали лицо мужчины. «Это наваждение… нет, сон… нет, не может быть» – мысли путались, рвали сознание, выплевывая какие-то обрывки памяти, разговоров… Он помнил всё. Особенно тот день. Когда всё решилось, и он потерял сына. И вдруг…. Разве возможно такое? Бред! Галлюцинации!