Сергеев Михаил
Шрифт:
– Ты первый, что ли? Или она? Брось. Вон, сплошь и рядом… – Крамаренко сочувственно пожал плечами. – Да и забыть пора.
– Пора платить! – Борис Семенович повернулся к нему.
Искаженное страданием лицо привело Крамаренко в еще большее замешательство. Он встал, подошел к Метелице и положил руку на плечо:
– Успокойся, Борис… Помнишь, сам же советовал в таких случаях оглядеться, чтобы понять – это не самое худшее в жизни. Не на то жалуешься…
Но прием не сработал.
– Понимаешь, Виктор… убийца ведь не тот, кто решился, а тот – кто делает. Прямой исполнитель. Сами-то женщины, останься без них – не рискнули бы. Почти любая… побоялись бы. Ведь погибнуть может, – он взял друга за локоть, словно ощущая поддержку даже в прикосновении, и с отчаянием посмотрел на него.
– Давай-ка… дорогой, сюда, – Крамаренко потянул Метелицу к дивану, понимая, как мужчине тяжело…
– А здесь – гарант… – продолжал тот. – Они гарантируют матери жизнь. Убивают только ребенка! Правда, с Леной… три дня в коме… как вспомню! Три дня! Но вымолили…
Он опустился на диван.
– И трагедии чередуют друг друга. Каждый день, ночь, час. Час! Ты слышишь! Они делают это быстро! Конвейер смерти, – Борис Семенович тряс руку товарища. – Не приведи бог увидеть тебе… А «врачи»… наверное, и в церковь хаживают… как пол-то под ними-то не треснет! А я – соучастник! Соучастник преступной группы! Да что там! Без меня бы одним убийством стало меньше! Я толкал… я сам! Такие, как я!
Он не выдержал, взволнованно задышал, на глазах выступили слезы:
– Даты бы видел! Видел! Я видел… маленького… Понимаешь… и мой разум, мои глаза… не повредились!!! Ножки и тело… в крови! Еще живого! В крови! – Голос его дрожал. – Такое на всю жизнь!.. Я бы показывал матерям! Всем, кто решился… Чтобы сходили с ума до «того»! Это же лучше, ну скажи… лучше?! Ведь сумасшедший не расчетлив! – он вдруг сник, и прошептал: – А ты говоришь – изменился… Умер! Умер я тогда!
– Да как же ты смог?! Увидеть-то? – изумлению Крамаренко не было предела.
– Смог… да, смог. Показали…
Яркая вспышка заставила обоих замереть.
Ишики-сан отпрянул от аппарата. Очередной снимок состоялся.
– Три тысячи миль, сэр. К югу от мыса Нордкап. – Циркуль лег на стол. – Не успеем.
Збигнев Бжезинский [6] – единственный штатский на мостике – поморщился.
Седой человек в морской форме с золотыми галунами заложил руки за спину и, сделав три шага к переборке с иллюминатором, остановился:
6
Американский политолог, польского происхождения. Ярый русофоб.
– Значит… реквием, – твердость в голосе логично довершала сцену.
– По Украине, сэр? – смутился молоденький лейтенант.
– Пока по Крыму…
– Разрешите распорядиться, сэр?
– Ступайте.
Ленинградский вокзал
– Какой двойник?! Прости господи! – отец Боян, крестясь, застыл в изумлении.
– Мне трудно объяснить… сейчас… но верьте – то была не я! – Елена в отчаянии сжала кисти рук. – Но я верну вам ее, обязательно постараюсь… только помогите, пожалуйста! Иначе случится непоправимое!
Несколько прихожан, видя непривычную для места эмоциональность, невольно приблизились.
«Что ей нужно-то? Тише, тише…», «А в чем дело?» – послышались голоса.
– Видно, горе какое… – отвечала старушке женщина лет пятидесяти.
– Да какое горе! Книгу ищет… Книга пропала.
– С алтаря, что ль?
– Батюшка говорит, украли…
– Убереги… матушка пресвятая…
Меж тем, Елена взволнованно и путано пыталась рассказать то, чего быть просто не могло.
– Уж не знаю, как и верить-то, – священник исподлобья смотрел на нее. – Коли так… Беда с людьми, беда… с храма тащут. – Он вздохнул, глянул еще раз на женщину и добавил: – Ступай с миром… так-то оно лучше будет… а господь управит…
Отец Боян был расстроен. В тот момент служка, что торговала свечами, затворив прилавок, подошла к ним и глянула на священника, прося разрешения вступить в разговор:
– А ведь не она это, батюшка…
Настоятель строго посмотрел на помощницу.
– Та суетная какая-то… Как зашла – не перекрестилась, я сразу подметила – не за тем пожаловала. Косыночку-то ей предложила, так дернулась, зыркнула по-бесовски этак… надерзила. Батюшки ты мой, думаю… Однакось, надела… стоит, озирается, а сама спрашивает: как до Ленинградского добраться? Будто в справку зашла. Ей богу, первый раз такую видела… сразу не понравилась. Ни кротости, ни смирения. Одно слово… ох, прости господи… – женщина удержалась, тоже перекрестилась и повернулась к Елене:
– А книга-то, зачем вам?
– Это Адрес-календарь императрицы Марии Александровны… понимаете, книга нужна на время… там… там… – и вдруг взяла стоявшую за руку, – как вы сказали?! До Ленинградского?! А сегодня… сегодня какой день?
– Понедельник. Да вам-то что за горе?
– Горе, горе у меня! Понимаете, горе! – запричитала Елена, собирая все нити, все концы в одну мысль.
– Так и спросите Иван Логиновича [7] , – видя отчаяние незнакомки и не понимая причины, женщина смотрела на батюшку, ища поддержки, – часа три как ушел, успокаивал. Говорит, поди, не одна сохранилась-то. Разве что залистанная, старая…
7
Дорогой автору человек.