– Ты имеешь в виду суррогатных матерей?

– Именно.

Борис Семенович снова заходил по комнате:

– Разговоры о «добровольности» не более чем обман себя и людей. Факт разлучения настоящей матери с ребенком нельзя, подчеркиваю, нельзя!., связывать с причинами такого разлучения. Оправдывать якобы благими и прочими мотивами: «Ведь рождается ребенок! – восклицают «оправдатели», – к контракту не принуждали!»… и дальше по лживой дорожке. Это всё равно, что говорить подростку – красть нельзя и, разложив после этого на мебели деньги, уйти из дому, толкая его на проступок. В эксперименте нет честности – добавлен элемент соблазна. Так и с суррогатной матерью – женщине, нуждающейся, предлагается соблазн – компенсация нужды. В совершенно «благообразных» и «цивилизованных» формах. Но помните! Договор заключают просто с человеком, а забирают уже у матери! И здесь слова «забирают» и «отнимают» – близнецы-братья. Вряд ли в разумной голове промелькнет слово – «отдает». Ведь «отдающие» скованы бесчеловечностью условий контракта! Приперты! Кстати, вторая сторона – вольна поступать, как хочет. Не понравится – отдать в детдом, передать кому-то в усыновление, наконец, просто отказаться. Чуешь, в какой товар превратили? И кого?!

«Засвеченные» герои таких историй заботятся о резонансе. Десятки известных людей бросаются на защиту «святого» и опять кричат: «Появляется ребенок!» – о котором меньше всего думают в своем безумном богоборчестве. Лишая материнства и лицемерно поминая Всевышнего при этом! Мол, без воли божьей ничего на свете не происходит! Хорошо, если просто не читали Библию… заблуждались, а если осознанно? Тогда следующий шаг – оправдание педофилов, насильников, палачей концлагерей – тех, что забивали газовые камеры такими же детьми. Предмет дискуссии один. Повернется ли язык там сказать: по воле неба! Или поймут, что попались?

Он прошелся вдоль окна туда и обратно.

– Нет. Не на всё воля Его. Уступил часть полномочий Творец человеку. Попустил свободный выбор! Да пользуются дураки. Для демонстрации этого качества простор – от газовых камер и «Хиросим» до суррогатных матерей и цветных ориентаций!

Метелица сбросил халат на стул и остался в рубашке.

– А толкнув на преступление женщину, брызгая слюной, убеждать общество, что та «добровольно» подписала все бумаги? Это как? Умысел? Расчет? Или неспособность пораскинуть умом? Подписывает – не мать! Я бы сам зарубил им на носу пометку. Всё, как и везде сейчас… в игре слов, в ловком обмане. А раз так, то весь мир погружен в суррогатную пучину. Мы живем в ней. Дышим, впитываем. Разве не так?! Чего молчишь?!

– Да пока возражения касаются только эмоций, господин трибун. Хорошо бы… – но закончить мужчина не успел.

– Смазливый подлец, пропитанный ложью, под музыку о любви трогает святые слова. Молодые комики на телевидении генерирует суррогатный юмор. Борцы за свободу тысячелетия зовут за собой народы, но НИ РАЗУ! в истории не привели никого к ней. Всякая свобода оборачивалась суррогатом. А в последнем случае – с кровью. Сегодня на распродажах – очередной! Правозащитники борются с отечественным суррогатом свободы, кивая на другие страны – на самом деле лукавят, предлагая поменять один на другой. Когда Виктор Ерофеев спросил поляка по крови и великого режиссера по таланту Кшиштофа Занусси, отец которого прошел все лагеря Сибири, что предпочтительнее – капитализм или социализм, явно ожидая ответа, который ждут все «простоватые», тот ответил: «Это всё равно, что спросить: чума или холера?» Налицо привилегия совести, а не конъюнктуры! Единственная черта, которая и делает его аристократом. Облекает звание ЧЕЛОВЕК титулом! Вот что значит понимать назначение головы в расширенном смысле… то есть не только для шапки, скрипа пером или приема горячительного. Для последнего годится и клизма.

Борис Семенович застыл с вытянутой к нему рукой.

– Ты прямо как Ленин на постаменте – осталось только кепку! – попытался сбить накал Виктор Викторович.

Но было уже поздно.

– А шоу?! Из чего сделали шоу?! Известные телепередачи обуславливают семейное счастье состоятельностью жениха или невесты, и разномастные «свахи» оправдывают расчет в желании пары «стать плоть едина», объявляя конкурс, где приз – женское или мужское тело с квартирой или «без». Штампуя в мораль сноски!

Дыхание говорившего участилось, лицо покраснело.

Крамаренко озабоченно почесал затылок, прикидывая, как обуздать закипавшие страсти. Меж тем, тот продолжал:

– Плодя очередной суррогат на глазах миллионов, они советуют «нагуляться» молодым, не ужасаясь от преступления перед ними и богом, которого, как и ясновидящие, поминают через слово, еще и крестясь. Более того, приводят в пример себя, бравируя этим. Невольно приходят на память, которую «потеряли» несчастные, слова из Писания: «Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? Не Твоим ли именем бесов изгоняли? И не Твоим ли именем… чудеса творили? И тогда отвечу им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня…». Разве не так?! Ответь.

– Послушай, дружище, – попробовал снова отшутиться Крамаренко, – я согласен с тобой, но эту тему можно обсудить и в более щадящем для возраста режиме.

Метелица кивнул, посмотрел на него, будто сожалея о несдержанности, и опять опустился на стул, уперев руки в колени.

– Вот согласись, есть суррогаты устоявшиеся, неразлучные с обществом – например независимость, которой на самом деле ни у кого нет, никогда не было и не будет.

Как следствие, появляется другой суррогат – патриотизм – гордость за суррогат независимости. Эти суррогаты уже требуют крови за своё место между народами. И ведь породят, породят!., в свою очередь новые суррогаты. Но у такого пути есть финал… чудовищный. Показать бы его защитникам «расчета» – сошли бы с ума. – Метелица поднял сжатый кулак и погрозил кому-то. – И не от его чудовищности, а от сознания своей роли в этом! Во как гибнут люди! Валятся в яму поколениями! А мы: автокатастрофы, автокатастрофы…

Тяжелая пауза повисла в комнате. Однако гость, опасаясь продолжения, пытался, в очередной раз, успокоить друга:

– А ты, Борис, изменился. Писание почитываешь. Я помню тебя другим… – и, сделав усилие, улыбнулся. – Романтиком. Даже когда полтинник стукнуло. Помнишь?

Борис Семенович как-то притих, съежился и посмотрел на него:

– Вот тогда-то, Виктор… и началось, – он отвернулся. – Помнишь, Лену в Москву привозил?

– Ну конечно. Сложный аборт… помню…

– Поздний. Никто в провинции не брался. А тут клиника «Сантанна»… в районе Таганки. Почти «Сатана». Любой делают… то есть… – Метелица продолжал смотреть в сторону, – любого убивают…