Телосложением он не отличался от стигийской касты воинов, представители которой выделялись высоким ростом и мускулатурой. Сильный загар делал Конана похожим на смуглокожих стигийцев. А его черные волосы, подстриженные прямо и перехваченные медным обручем, лишь усиливали сходство. Отличия же не бросались в глаза – другая походка, непривычные черты лица и синие глаза. Плащ скрадывал их, да и сам Конан старался держаться в тени, старательно отворачиваясь, когда навстречу ему попадался кто-либо из местных жителей.

Но все равно игра была смертельно опасной, и он понимал, что рано или поздно обман будет раскрыт. Кеми не походила на прочие морские порты Хайбории, где смешались представители всевозможных рас и народностей. Здесь единственными чужеземцами были негры и шемиты, а он походил на них еще меньше, чем на коренных стигийцев. Чужестранцев не приветствовали и в других городах Стигии; их терпели, если только они являлись иностранными посланниками или торговцами. Но и последним не дозволялось сходить на берег после наступления темноты. А сейчас в гавани вообще не было ни одного хайборийского корабля. В городе ощущалось странное беспокойство; в воздухе разлилась напряженность, вспыхнули старые амбиции, и по улицам гулял настороженный шепоток, слышимый только теми, кому он предназначался. Шестое чувство дикаря безошибочно подсказывало Конану: атмосфера накаляется, и вот-вот произойдет взрыв.

Если его обман раскроется, Конана ждет незавидная участь. Его убьют просто за то, что он чужак. Если в нем узнают Амру, вожака корсаров, который подверг их побережье разграблению огнем и мечом… Конан непроизвольно поежился. Он не боялся людей в любом обличье, и смерть от огня или стали не страшила его. Но здесь была земля черного колдовства и безымянного ужаса. Говорили, что Сет Старый Змий, давно изгнанный всеми хайборийскими расами, по-прежнему таился в тени подземных храмов, где случались загадочные и жуткие события.

Он оставил позади прибрежные улицы с их широкими каменными лестницами, сбегающими к самой воде, и вошел в центральную часть города. Здесь не было ничего, что отличает любой хайборийский город, – ни фонарей или светильников, ни празднично разодетых людей, беззаботно гуляющих по тротуарам, ни лавок и магазинчиков с распахнутыми настежь дверями, выставляющих напоказ свои товары.

Здесь лавки закрывались с наступлением сумерек. Единственным источником света на улицах оставались чадящие факелы, установленные через большие промежутки. Людей попадалось сравнительно немного; они торопливо шли по своим делам, ни с кем не заговаривая, и количество их неуклонно уменьшалось с наступлением позднего времени. Окружающая атмосфера казалась Конану тягостной и нереальной: молчаливые прохожие, их испуганная спешка, глухие черные стены, угрюмо вздымающиеся по обеим сторонам каждой улицы. В архитектуре Стигии преобладала мрачная тяжесть, давящая и гнетущая.

Свет в домах горел лишь на верхних этажах. Конан знал, что большинство жителей предпочитают спать на плоских крышах, среди пальм искусственных садиков, прямо под открытым небом. Откуда-то доносились звуки непривычной музыки. Иногда по булыжнику с грохотом проносились бронзовые колесницы, и тогда можно было мельком разглядеть высокого вельможу с ястребиным профилем, завернувшегося в атласную накидку, черную гриву которого перехватывал золотой обруч с эмблемой змеи, поднявшей голову. Или черного нагого возничего, широко расставившего кривые ноги и натягивавшего вожжи в попытке сдержать горячих стигийских коней.

А вот те, кто торопливо шел по улицам пешком, были простолюдинами: рабы, торговцы, шлюхи, ремесленники – но и их становилось все меньше по мере того, как он углублялся в лабиринт городских улиц. Конан приближался к храму Сета, где рассчитывал найти жреца, которого искал. Он был уверен, что узнает Тутотмеса, хотя до этого видел его лишь в профиль в темном переулке Мессантии. В том, что это был именно жрец, Конан не сомневался. Только верховные служители жуткого Черного Круга обладали силой черной руки, несущей смерть одним своим прикосновением. И только такой человек мог осмелиться противостоять самому Тот-Амону, который народам Запада представлялся фигурой страшной и мистической.

Улица стала шире, и Конан понял, что вошел в часть города, занятую храмами. Огромные сооружения затмевали тусклые звезды; в свете немногочисленных факелов они смотрели вниз угрюмо и угрожающе. И вдруг Конан услышал слабый женский крик – он донесся до него с противоположной стороны улицы, откуда-то спереди. Киммериец увидел ее – обнаженную куртизанку с украшенной перьями высокой прической, которая свидетельствовала о роде ее занятий. Она стояла прижавшись спиной к стене, глядя на что-то, чего он еще не видел. Заслышав ее крик, прохожие замерли на месте, словно зачарованные. В то же мгновение Конан услышал впереди зловещее шуршание. И тут из-за темного угла здания, к которому он приближался, высунулась отвратительная клиновидная голова, за которой показалось свитое кольцами, влажно блестящее темное туловище.

Киммериец отпрянул, вспомнив слышанные им истории: змеи считались священными детьми Сета, бога Стигии, который, как говорили, и сам был змеем. Таких вот монстров держали в храмах Сета, а когда они начинали испытывать чувство голода, их выпускали на улицы, где они могли охотиться на кого угодно. Подобные омерзительные пиршества считались жертвоприношениями чешуйчатому богу.

Стигийцы, застигнутые врасплох, упали на колени, как мужчины, так и женщины, покорно ожидая своей участи. Одного из них выберет огромная змея, сожмет в своих чешуйчатых кольцах, сдавит, превращая в кровавое месиво, и проглотит, как удав глотает кролика. Остальные останутся жить. Такова воля богов.