– Я снова увидел поле брани, на котором родился, – мрачно сказал Конан, подпирая подбородок массивным кулаком. – Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, бросающего дротик в горных зверей. Я снова стал наемным мечником, гетманом казаков, живущих на берегах реки Запорожки, корсаром, грабящим побережье Куша, пиратом с Барахских островов, вождем гимелийских горцев. Вся моя прежняя жизнь промелькнула передо мной; все мои прошлые воплощения шли передо мной нескончаемой чередой, и отзвуки этого шествия звучали у меня в ушах погребальным звоном. Но в моих снах были и другие, незнакомые мне фигуры и призрачные тени, а издалека доносился чей-то голос, который насмехался надо мной. А потом я понял, что лежу на ложе в своем шатре, а надо мной склонилась какая-то тень в длинной накидке с капюшоном. Я не мог пошевелиться, а капюшон вдруг откинулся, и я увидел, что мне улыбается гниющий череп. И тогда я проснулся.

– Это всего лишь сон, ваше величество, дурной сон. – Паллантид едва не содрогнулся от отвращения. – И не более того.

Конан покачал головой, но не отрицательно, а с сомнением. Он был по происхождению варваром, и предрассудки и инстинкты его предков до сих пор жили в нем под тонким налетом цивилизации.

– Я видел много дурных снов, – сказал он, – и большинство из них были бессмысленными. Но, клянусь Кромом, сегодняшний ничуть не походил на них! Как бы мне хотелось побыстрее вступить в битву и победить, потому что дурные предчувствия преследуют меня с тех самых пор, как король Нимед умер от черной чумы. Почему она прекратилась сразу после его смерти?

– Люди говорят, он был грешником…

– Люди говорят глупости, как всегда, – раздраженно фыркнул Конан. – Если бы чума поражала всех, кто согрешил, то, клянусь Кромом, некому было бы сосчитать оставшихся в живых! Почему боги – справедливые, как уверяют жрецы, – сначала умертвили пятьсот крестьян, купцов и знатных вельмож, прежде чем добрались до короля, если чума изначально предназначалась ему одному? Или же боги разили направо и налево вслепую, словно мечник в густом тумане? Клянусь Митрой, если бы я с такой неразборчивостью раздавал свои удары, у Аквилонии уже давно был бы новый король. Нет! Черная чума – это не обычная эпидемия. Она таится в стигийских гробницах, и в большой мир ее приводят лишь заклинания колдунов. Я был мечником в армии принца Амальрика, которая вторглась в Стигию; из тридцати тысяч его воинов половина полегла от стигийских стрел, а остальные – от черной чумы, что налетела с юга, словно ураган. Я был единственным, кто уцелел.

– Но в Немедии умерли только пятьсот человек, – возразил Паллантид.

– Тот, кто вызвал чуму, знал, и как справиться с нею, – ответил Конан. – Вот почему я уверен, за всем этим кроется чей-то дьявольский ум. Кто-то вызвал эпидемию, и он же укротил ее, когда дело было сделано – когда Тараск благополучно сел на трон и был объявлен спасителем народа от гнева богов. Клянусь Кромом, я чувствую здесь чью-то злую волю. Известно что-нибудь о незнакомце, который, как говорят, стал советником Тараска?

– Он никому не показывает своего лица, – ответил Паллантид. – Говорят, он – чужеземец и пришел откуда-то из Стигии.

– Чужеземец из Стигии! – Конан нахмурился. – Скорее уж чужеземец из самого ада! Ха! А это еще что такое?

– Сигнальные горны немедийцев! – вскричал Паллантид. – Слышите, а вот и наши им ответили! Занимается рассвет, и командиры готовят солдат к бою. Да хранит их Митра, потому что многие уже не увидят заката.

– Пришли мне моих оруженосцев! – приказал Конан, легко соскакивая на пол и сбрасывая ночную бархатную сорочку; теперь, когда пришло время действовать, он, похоже, позабыл свои дурные предчувствия. – Ступай к командирам и убедись, что у них все готово. Я присоединюсь к тебе, как только надену доспехи.

Многие привычки Конана казались необъяснимыми людям, которыми он правил. К их числу относилась и упорное желание спать в одиночестве в своих покоях или шатре. Паллантид поспешил наружу, лязгая доспехами, которые надел еще ночью, после того, как поспал несколько часов. Он окинул быстрым взором лагерь, в котором уже кипела жизнь; повсюду раздавался звон оружия и доспехов, и люди быстро скользили в предутреннем тумане между длинными рядами палаток. В западной части небосклона еще были видны тусклые звезды, но на востоке горизонт уже окрасился в нежно-розовые тона, и на их фоне расправил шелковые складки стяг Немедии с драконом.

Паллантид повернулся к небольшой соседней палатке, в которой спали королевские оруженосцы. Они уже выскакивали наружу, разбуженные звуками труб. Приказав им поторапливаться, Паллантид замер на месте, пораженный громовым рыком и звуком тяжелого удара, донесшимся из шатра короля, за которым последовал безошибочно узнаваемый шум падения грузного тела. А потом раздался негромкий смех, от которого у генерала кровь застыла в жилах.

Паллантид с криком метнулся обратно в королевский шатер. Он вновь вскрикнул, завидев, что Конан простерся на ковре. Тяжелый двуручный меч валялся рядом с королем, и расщепленный столб показывал, куда пришелся его удар. Паллантид выхватил свой клинок и диким взглядом обвел шатер в поисках врага. Но внутри никого не было, кроме короля, как и тогда, когда он заходил сюда несколько минут назад.

– Ваше величество! – Паллантид упал на колени рядом с поверженным гигантом.

Глаза Конана были открыты; в них светились разум и узнавание, когда он посмотрел на своего генерала. Губы его дрогнули, но с них не сорвалось ни звука. Он не мог даже пошевелиться.

Снаружи раздались встревоженные голоса. Паллантид быстро вскочил и подошел ко входу. Там стояли королевские оруженосцы и один из рыцарей, охранявших шатер.

– Мы услышали внутри какой-то крик, – извиняющимся тоном произнес он. – С королем все в порядке?