Подобная волна восторженного энтузиазма зачастую знаменует собой начало завоевательной войны. Посему никто не удивился, когда король Тараск объявил о разрыве мирного договора со своими западными соседями и принялся собирать войско для вторжения в Аквилонию. Его резоны были исполнены благородства; его мотивы, провозглашенные публично, несли отблеск славы крестовых походов. Тараск решил поддержать дело Валерия, «законного наследника престола»; он объявил, что выступает не как враг Аквилонии, а как друг, имея целью освободить народ от тирании узурпатора и чужеземца.

Если эти заверения и вызвали кое-где циничные улыбки и перешептывания о хорошем друге короля Амальрике, личные богатства которого полноводной рекой хлынули в опустевшую державную сокровищницу, то они благополучно утонули в волнах всеобщего обожания, в котором купался Тараск. Если кто-либо из особо проницательных подданных и подозревал, что настоящим правителем Немедии является как раз Амальрик, старательно державшийся в тени, у них хватило благоразумия не высказывать свои еретические мысли вслух. Тем временем на такой восторженной ноте и началась война.

Король со своими союзниками выступил на запад во главе пятидесяти тысяч воинов – рыцарей в сверкающих доспехах, с вымпелами, гордо реющими над шлемами, копейщиков в стальных касках и кольчугах и лучников в коротких кожаных куртках. Они пересекли рубежи королевства, взяли замок на границе и сожгли три горные деревушки, а потом в долине Валькии, в десяти милях к западу от границы, встретили войско Конана, короля Аквилонии: сорок пять тысяч рыцарей, лучников и пехотинцев, цвет аквилонской мощи и рыцарства. Не прибыли лишь рыцари Пуатани под командованием Просперо, поскольку добираться им предстояло из самого дальнего юго-западного уголка королевства. Тараск напал без предупреждения. Его вторжение последовало сразу же за воззванием, без формального объявления войны.

Два войска сошлись в широкой долине, обрамленной скалистыми утесами, по дну которой змеилась небольшая речушка с камышами и ивами по берегам. Маркитантки обеих армий спускались к ней за водой, выкрикивая оскорбления и бросаясь галькой друг в друга. Последние лучи солнца озарили багровым золотом стяг Немедии с алым драконом, полощущийся на ветру над шатром короля Тараска, который установили на возвышенности с восточной стороны утесов. Но тень от западных скал огромным пурпурным одеялом накрыла палатки и бивуаки армии Аквилонии, задев крылом и черный шатер короля Конана, над которым реял золотой лев.

Всю ночь в долине горели костры, и ветер доносил рев горнов, лязг оружия и громкие окрики часовых, шагом разъезжавших вдоль заросшей ивами речушки, каждый по своему берегу.

В предрассветных сумерках король Конан зашевелился на своем ложе, которое на самом деле представляло собой всего лишь охапку шелков и мехов, брошенных на деревянный настил, и проснулся. Он вскинулся на ложе, выкрикнул нечто нечленораздельное и схватился за меч. Верный Паллантид, его командующий армией, вбежавший на шум, увидел, что король сидит на помосте, накрыв ладонью рукоять меча, и по его странно бледному лицу ручьями течет пот.

– Ваше величество! – вскричал Паллантид. – Что случилось?

– Что в лагере? – требовательно поинтересовался Конан. – Часовые выставлены?

– Пятьсот всадников патрулируют ручей, ваше величество, – ответил генерал. – Немедийцы не сделали попытки напасть на нас ночью. Они ждут рассвета, так же, как и мы.

– Клянусь Кромом, – пробормотал Конан. – Мне приснилось, будто смерть подкрадывается ко мне, и я проснулся.

Он уставился на золотую лампу, что бросала мягкий свет на бархатные драпировки и ковры, украшавшие большой шатер. Они были вдвоем; ни один слуга или раб не спал на полу, но глаза Конана сверкали, как бывало всегда в минуту смертельной опасности, и меч подрагивал в его руке. Паллантид с тревогой наблюдал за ним. Конан же, казалось, прислушивался к чему-то.

– Слушай! – прошипел король. – Ты слышал? Кто-то подкрадывается ко мне!

– Ваш шатер охраняют семь рыцарей, ваше величество, – сказал Паллантид. – Никто не может подобраться к нему незамеченным.

– Только снаружи, – проворчал Конан. – А шаги слышны в самом шатре.

Паллантид быстро огляделся по сторонам. Бархатные занавеси терялись в тенях по углам, но если бы в шатре находился кто-либо посторонний, генерал непременно заметил бы его. Он снова покачал головой.

– Здесь никого нет, сир. Вы спите в окружении своего войска.

– Мне приходилось видеть, как смерть безошибочно находила короля в окружении тысяч его сторонников, – пробормотал Конан. – Особенно когда ее не видно и не слышно…

– Наверное, вам приснился дурной сон, ваше величество, – неуверенно заметил Паллантид.

– Пожалуй, – неохотно согласился Конан. – Но это был дьявольски странный сон. Я вновь ступил на тот долгий, извилистый и трудный путь, который прошел, прежде чем возложить корону себе на голову.

Он умолк, и Паллантид с тревогой уставился на него. Король по-прежнему оставался для него загадкой, как, впрочем, и для большинства его цивилизованных подданных. Паллантид знал, что Конану пришлось многое повидать в своей прежней, полной самых невероятных событий жизни, перед тем как прихоть судьбы привела его на трон Аквилонии.