Шрифт:
— Ах, чтоб тебя, все настроение испортил, — досадливо махнул рукой Пармен Двали. — Прежде всего, откуда тебе это известно?
— Так черным по белому написано, дорогой.
— Да, но как это Солнце могло ошибиться ровно в шестнадцать тысяч раз... — вызывающе спросил его Пармен. — Книг про Солнце я не читал, а Солнце, Солнце вот оно...
— Знай каждый из вас свое дело, как знает Солнце, куда бы лучше, — промолвил Папико.
— Я же, парень, это не из своей головы выдумал: какой-то балбес написал так на научно-популярную тему.
— А тебе надо все повторять слово в слово? — пристыдил его Пармен.
— Хорошо, молчу.
— Ну и ладно, коли так.
— Ну ладно, все, — сказал и Какойя Гагнидзе. — Сегодня пройдемся по городу?
— Да надо бы: следует людям иногда на глаза показаться, а то... Ты ведь их сам не хуже моего знаешь, начнут чесать языки — ничего, мол, не делают.
— Но нас же видят на премьерах.
— Еще бы...
— Неохота мне что-то... Пусть подсохнет немного. Пожалуй, пройдись ты один, тогда они и про меня вспомнят. А пока кричи дальше, ну, доставай же бочоночек, Бухути!
— Пятьдесят восемь!
— Таак-с! У меня в двух местах.
— Хи-хи...
— Выкрикни там еще что-нибудь хорошенькое!
— Пять!.. Да, кстати! Поговаривают, что Шашиа Кутубидзе крепко зажимает ящичные пятачки...
— Когда б это Тереза...
— Где Тереза, где ящик!
— А откуда у Шашии сила зажимать...
— Да нет, это если выражаться деликатно, а попросту говоря, — подтибривает.
— То есть как это...
— Противозаконно кладет пятачки в свой карман...
— «У меня для тебя в кармане кишмииш!!!» — разнеслось вдруг по Харалети.
— Значит, продрал глаза, — отметил Пармен и вдруг со страхом добавил: — А что, если б не было Солнца...
— И не говори, — встрепенулся Ардалион Чедиа. — Не перевариваю темноту.
— Именно темноту? — улыбнулся маленький Человек.
— Без Солнца лоза бы не созрела! — скороговоркой выкрикнул Пармен, чтоб кто-то другой его не опередил. — Да и кукуруза тоже, верно ведь?
— А в нынешнем году должен быть добрый урожай, — сказал Ардалион Чедиа. — С каждого гектара возьмем не менее двенадцати центнеров, если без потерь.
— Особенно много ты возьмешь, — пренебрежительно глянул на него Пармен, и вдруг лицо у него озарилось: — Но, что правда — правда, урожай ожидается богатый! — и добавил весело: — Не вредно бы нам опрокинуть по стаканчику, а, что вы скажете, — и уже потянулся было рукой к кувшину, как вдруг отпрянул, назад и весь как-то сжался.
— В отношении Солнца, нам, кроме спасибо, сказать нечего, — почтительно промолвил Ардалион Чедиа. — Не будь Солнца, всем бы нам крышка.
— Только Солнца? — спросил Бучута.
Примолкли, призадумались... Двое мужчин одновременно задумались в Харалети! К тому же одним из них был Пармен Двали — наш всеобщий увеселитель, наш бессмертный тамада. Правда, в отношении Ардалиона Чедиа это было не столь удивительно, но на этот раз, углубившись в свои мысли, он особенно громко засопел.
Папико сказал:
— А воздух, воздух ведь тоже необходим...
— Необходим, а как же...
Пармен снова прикрыл глаза, с наслаждением дыша полной грудью.
— Вкусно? — спросил Бучута.
— О-ох, вкусно!
— А если бы воды не было? — спросил Папико.
— Не приведи господь, врагу не пожелаешь...
— А если бы земли не было?
— Так не висеть же нам в воздухе...
— Нет, если бы земля нечего не родила... как бы мы...
Пармен омрачился:
— Откуда я знаю, как все, так и я...
Во двор забрела свинья с целым выводком поросят. Обнюхивая с похрюкиванием траву, она разок-другой покосилась снизу вверх своими крохотными глазками на собравшееся на балконе общество. Поросята путались у нее под ногами; забравшись ей под брюхо, суетливо искали соски, тычась в них короткими мокрыми рыльцами, а потом снова пускались резвиться в высокой траве. Все не спускали с поросят глаз, вероятно, и Ардалион Чедиа тоже, но, хотя он и не был косоглаз, никогда нельзя было понять, куда в точности он смотрит.
— Маленькой всякая тварь хороша, верно ведь, а?— спросил Пармен.— А теперь представьте, во что они превратятся потом, — он ткнул пальцем в сторону вывалявшейся в грязи свиньи.
— В самом деле, просто удивительно! — согласился с ним Ардалион Чедиа.
— Что же это потом, со временем, с нами делается! — стукнул себя рукой по коленке Пармен. — Подумает ли кто-нибудь, глядя теперь на Кавеладзе, что и он когда-то был ребенком, а?
— У меня были кудрявые волосы, — смущенно проговорил Кавеладзе. Он стоял там же, на балконе.