Шрифт:
Саал приказал убить его. Трое пехотинцев выстрелили, человек упал. Они обыскали тело убитого и обнаружили, что это офицер вьетнамской армии. Среди его бумаг были также фотографии жены и детей.
«Тогда я осознал, что мы убили человека».
Такие мысли шли вразрез с необходимой в военное время убежденностью в том, что в противнике нет ничего человеческого. Американские военные называли вьетнамцев «узкоглазыми» или «гуками» [22] , относились к ним скорее как к животным, чем как к людям. Дейв Гроссман рассуждает об этом в книге «Об убийстве: психологическая цена опыта убийства на войне и общество» (On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society): «Намного легче убить кого-то, кто не похож на тебя. Если солдаты начинают верить пропаганде и воспринимать противника как «низшую форму жизни», им будет легче преодолеть естественное нежелание убивать представителей своего биологического вида. Часто, называя врага «гуком», «фрицем» или «узкоглазым», солдаты таким образом пытаются заставить себя воспринимать его как недочеловека».
22
Впервые это презрительное прозвище появилось во время войны на Филиппинах (1899–1902). Его часто использовали американские солдаты, участвовавшие в конфликтах во Вьетнаме и Корее.
В таком случае убийство рассматривается не как лишение человека жизни, а как устранение угрозы, спасение собственных товарищей по оружию. А раз так, то к телам врагов можно относиться как к трофеям на охоте. И Саалу скоро придется убедиться в этом на собственном опыте.
«После всего этого я себя неважно почувствовал, так что решил поспать. Когда я проснулся, увидел, что мои люди сделали с его телом… Черт, это был кошмар…» Томас до сих пор с ужасом вспоминает, что ему пришлось увидеть в тот день.
«Они собрали ветки бамбука и сделали из них крест, и они его распяли. Мои солдаты раздели его донага и распяли! И это мой взвод. Мои люди! А я-то думал, что держу все под контролем».
Он помнит, что начал кричать на них: «Снимите его! Снимите, мать вашу!»
«Сэр, да ладно вам, они бы то же самое сделали с нами, если бы кто-то из нас оказался на его месте», — услышал он в ответ.
«Да мне плевать! Мы же не они!»
Тело на кресте было не просто врагом, не просто «гуком» или опасным животным. Это был человек, офицер армии противника, у него были жена, дети. Он просто выполнял свою работу, как Саал и его товарищи — свою. Все это ему стало ясно, едва он взглянул на бумаги убитого. И это триумфальное распятие уверенными в своем превосходстве американцами показывало бесчеловечность его самого и его товарищей, а не мертвого солдата. Саал говорит, что в тот момент почувствовал внутри странную пустоту, словно навсегда потерял какую-то частичку себя.
«Я понял тогда, что потерял свою душу… Перестал быть человеком. Я буквально видел, как она улетела куда-то над моей головой. Наверное, души многих других, как моя, остались летать где-то над полями сражений, над Иводзимой или Геттисбергом». Это был как раз такой момент, который описывает Джонатан Шей в книге «Ахиллес во Вьетнаме»: «Во время боя часто происходят необъяснимые события, которые солдаты воспринимают как предначертанные судьбой. Это могут быть моменты невероятной удачи. Или же, наоборот, они могут приносить несчастье, разрушающее всю дальнейшую жизнь и очерняющее душу».
Саал отошел подальше от своего взвода, сел на землю. Радист так и сфотографировал его сидящим на фоне зарослей слоновьей травы с опущенной на руки головой. Увидев фотографию, Томас сразу же понял, когда именно она была снята. Чувство, которое он испытал в тот момент, он описал в стихотворении «Распятие»:
Потом, с печалью и злостью глядя На коричневое высохшее пустынное рисовое поле, Где я приказал убить человека, Я наблюдал, как моя душа — часть меня, которая больше уже не вернется, улетает. Но она не похожа на ангела. Она — что-то темное и отчаявшееся. И думал: как же это могло случиться?Томас так объясняет поступок своего взвода: «Они пробыли там всю осень. Война становилась все ожесточеннее. Многие из них участвовали в жутких боях. А когда убили их лейтенанта, у них появился мотив для мести. И тут эта смерть… Да еще его тело оказалось у нас — это редко случалось… Он был офицером вражеской армии, значит, мы убили серьезного противника, мы молодцы».
Это был момент морального предательства, когда друзья стали врагами. Страшное событие, какие часто происходят в бою. Они действительно убивают душу. Томас пытается справиться с посттравматическим синдромом, сочиняя стихи. Они помогают ему облечь свои воспоминания в форму повествования. Он показал мне одно стихотворение, которое, как он говорит, было сложнее всего написать:
Безымянная женщина Помню, как я увидел тебя. Твои длинные черные волосы. Было это как будто вчера. А наутро, меня карауля, стояла. Ждала, что приду к пепелищу, к останкам деревни твоей. Накануне мы все: ты и я, мои парни, подружки твои, разделились на пары. Вместе ели, шутили, смеясь. Вспышки счастья во время войны. Той войны, где нельзя никому доверять. Той войны, где есть только враги. На закате ушли мы, с засадой вблизи затаясь. Знали мы, что с дозором приходят туда по ночам супостаты. Так и вышло. Попали они к нам в засаду. Отступили в деревню. А я сделал так, как учили меня. Артиллерии отдал приказ — три удара один за другим. Когда кончилось все, в черном воздухе, дымном и пыльном, звуки джунглей в ушах раздавались. На рассвете в деревню направились мы. И стояла там ты, преграждая мне путь. Взгляд твой в самое сердце мое проникал. Долго делал я вид, будто не был я там. Раз за разом я видел твой взгляд по ночам. Снам кошмарным я счет потерял. Пробужденъя в поту, завыванья в ночи, словно призраки жаждут отмщенья. Разве сможешь простить, разве смею просить я тебя о прощенье? Как страна моя может пощады просить за несчастья и разрушенья? Я уверен, что тем, кто во зло обращал свою власть, бедным нес разорение, смерть и напасти, Не уйти от ответа, придется сполна по счетам заплатить. Лишь тогда те, чью жизнь растоптали они, согласятся, возможно, простить.Саал принимал участие в самых жестоких сражениях той войны, в том числе в Тетском наступлении в январе 1968-го: 80-тысячный контингент войск Северного Вьетнама и Вьетконга организовал согласованные атаки на 100 городов. В той операции Томас был ранен, и его отправили домой.
Незадолго до этого погиб один из его друзей Джек, тоже лейтенант. Он подорвался на наземной мине.
«Когда погиб Джек, это случилось 28 февраля, мне все вдруг стало безразлично. Я начал серьезно рисковать. Я часто ходил в разведку один, вооруженный только пистолетом… За нами все время следили».