Шрифт:
Во время наступления морская пехота освободила город Хюэ от занимавших его батальонов армии Северного Вьетнама. Подразделение Саала столкнулось с отступавшими вьетнамцами и начало их преследовать. «Мы натолкнулись на них на склоне горы. Мы собирались оттеснить их на противоположный склон, где, как мы надеялись, были наши морские пехотинцы».
Саал вспоминает, что поднимался в гору так быстро, что его радист едва поспевал за ним. Весь день шел дождь, и на подошвы ботинок налипала грязь, а ноги скользили на мокрых камнях. Поднявшись на вершину, Саал увидел, что кто-то вырубил росший на ней кустарник. Он хотел забраться на выступ скалы, чтобы посмотреть, где находятся вьетнамцы, но, едва схватившись за один из камней, оказался в воздухе. В следующую секунду он рухнул на землю. Один ботинок свалился, руки и ноги были в крови. Он задел знаменитую «прыгающую Бетти», противопехотную осколочную мину. При срабатывании боевой снаряд запускается на высоту около метра. Затем происходит второй взрыв, и вокруг разлетаются металлические шарики, которыми начинена мина. «Бетти» заложили вьетнамцы, надеясь замедлить наступление американских войск.
«Помню, какой это был ужас. Я вырос в католической семье, поэтому я начал молиться об отпущении грехов, попросил прощения у родителей. Помню санитара, который перевязывал мне раны и повторял: «Лейтенант, сукин ты сын, скоро вернешься домой». Я старался держаться, но все равно потерял сознание. Очнулся только в госпитале в Дананге. Меня эвакуировали на вертолете».
Следующие две недели он не мог вставать с постели. Все его тело было изранено осколками, но особенно серьезно пострадали ноги: мышечная ткань была порвана во многих местах. Каждую ночь госпиталь обстреливала вьетнамская армия. Саал говорит, что во время обстрелов ему было даже страшнее, чем в бою. Он не мог встать с койки и только накрывался подушкой, которую ему дала медсестра, чтобы было не так страшно. Потом его перевезли в Японию, где ему должны были сделать операцию но, как он рассказывает, там все было еще хуже.
Из-за транспортировки в Японию ему две недели не меняли повязки. Бинты прилипли к ранам. Какой-то врач-садист решил просто сорвать их, даже не дав Саалу обезболивающего и не намочив бинты, чтобы их проще было снять.
Позже Томас описал в своем дневнике, что ему тогда пришлось пережить:
«Хватит, пожалуйста, хватит!
Ширма отгораживает врача, санитара и солдата от остальных пациентов в палате, их больше сорока человек. Врач говорит, что нужно снять бинты. Солдат просит дать ему какое-нибудь обезболивающее: «Пожалуйста, дайте мне что-нибудь, чтобы не было так больно. Мне не меняли повязки две недели. Кровь засохла, и бинты прилипли к коже. Так уже было в Дананге, доктор дал мне тогда демерол и намочил бинты теплой водой, прежде чем снять их». Врач совершенно спокойно отвечает: «Нет, я не могу этого сделать. У меня мало времени. А так это займет всего несколько минут. Все будет в порядке». Он начинает разматывать бинты на правой руке. «Господи! — кричит солдат. — Хотя бы намочите их сначала!» — «У меня нет времени. Вы же здесь не один. В этой палате еще много солдат, которым нужна моя помощь.» И он снова принимается за работу. Солдат начинает кричать громче: «Господи, прекратите! Хватит, пожалуйста! Черт, хватит!» Санитар держит солдата, а врач начинает снимать повязку с левой руки. Солдат пытается вырваться, он кричит все громче и громче, а врач уже занимается бинтами на груди. Сейчас он начнет снимать их с ног, сильно израненных, покрытых запекшейся кровью. В ноги попало больше всего осколков. «Ах ты урод! Прекрати! Я больше не могу! Черт!» — «Послушайте, вы же офицер! Так ведите себя, как подобает офицеру. В этой палате много рядовых и сержантов, они могут вас услышать. Как вы думаете, каково им слышать ваши вопли? Прекратите ругаться и возьмите себя в руки.» — «Я прекращу, когда ты дашь мне обезболивающее! — кричит солдат. — Хватит! Я больше не могу». Врач сдирает бинты с присохшими кусками кожи сначала с левой, потом с правой ноги солдата. «Ах ты, урод!» — «Прекратите, лейтенант. Совсем немного осталось. Все, последний кусок. Ну вот и все, вполне терпимо было, правда?» Солдата относят на его койку, где он от боли теряет сознание».
Когда Саал вернулся в США, ему сделали еще несколько операций. После выздоровления Томасу оставалось служить еще восемь месяцев, и он начал работать инструктором в школе вторых лейтенантов. «Мне поручали класс, я обучал их, а потом они отправлялись на войну и погибали». (Среди его учеников был сенатор-демократ Джим Веб.)
Несмотря на все пережитое, Саал по-прежнему был сторонником военных действий во Вьетнаме. Он помнит, как после событий в Кентском университете кричал на своего брата, служившего в Национальной гвардии, но не участвовавшего в расстреле демонстрации: «Почему они убили только четверых?!» Постепенно его взгляды менялись.
«Я стал пацифистом. Но это потребовало много времени».
Саал вернулся домой две недели спустя после событий в Кентском университете и пошел туда учиться. Ему снились кошмары о Вьетнаме, но он старался не обращать внимания. Он окончил университет, получил степень магистра английского языка. Он выбросил все, что могло напомнить о войне, и решил никогда о ней не говорить. В течение следующих 35 лет он следовал своему решению.
Томас предпочитал делать вид, что войны никогда в его жизни не было. Он начал преподавать английский в школе в своем родном городе Акрон, женился, у него четыре дочери. Но мысли и воспоминания о войне никогда не оставляли его. Да и как могло быть иначе, если ему казалось, что там он потерял свою душу? Он пытался избавиться от воспоминаний с помощью марихуаны.
«Да, я курил травку», — признает он. Но Томас не просто иногда покуривал, у него развилась настоящая зависимость. Со временем он стал выкуривать каждый месяц почти по полкило марихуаны. Обходилась она ему примерно в $2000. По странному совпадению ровно столько же составляла его пенсия по инвалидности. То есть все деньги, которые он получал от морской пехоты, он тратил на то, чтобы попытаться забыть о своей службе. Хотя его главным средством от воспоминаний была марихуана, временами он чувствовал, что без текилы или водки ему не продержаться. И тогда, по выходным, он начинал пить. Саал признается, что в последний год работы в школе он курил так много, что иногда мог «забить косячок» буквально за несколько минут до начала занятий. Но при этом он отлично справлялся со своими обязанностями, в школе его считали одним из лучших учителей, трудолюбивым и преданным делу. Он активно участвовал в работе учительского профсоюза и каждый вечер допоздна проверял работы учеников. Несмотря на ранения, он снова, как когда-то во время учебы, начал бегать. Он пробегал по 15 км каждый день и даже участвовал в полумарафонах. При этом продолжал курить травку, старался как можно меньше времени проводить с семьей и не думать о прошлом.
Томас отказывался вспоминать о войне, в которой ему пришлось участвовать, но живо интересовался событиями в Ираке и Афганистане. Новости в СМИ заставляли его все сильнее переживать и волноваться. Он говорит, что летом 2005 года, когда в Ираке погибли морские пехотинцы из подразделения запаса штата Огайо, у него случился нервный срыв. А обвинения в адрес морских пехотинцев, якобы убивших мирных жителей в ответ на гибель пятерых своих товарищей во время засады в Хадите, вызывали у него самые настоящие приступы ярости. Разговоры о таких военных преступлениях выводили его из себя.
«Преступники не эти солдаты, а Буш и Чейни», — уверен он.
В мае 2006 года Томас понял, что больше не может прятаться от своей войны в сигаретном дыму. В течение последних четырех лет его проблемы становились все серьезнее. Новости о потерях американских войск еще больше разжигали его боль, злость и тоску. Он понял, что уже не может со всем этим справляться самостоятельно, и добровольно лег в психиатрическое отделение больницы святого Томаса в Акроне. Врачи посоветовали ему уволиться с работы и пройти шестимесячный курс лечения от посттравматического синдрома. Этот курс стал первым шагом в поисках души, которую, по словам Томаса, он потерял 36 лет назад во Вьетнаме.