Поэтический мир прерафаэлитов
вернуться

Теннисон Альфред
Шрифт:

Собрание стихотворений Патмора в двух томах было опубликовано в 1886 г., с предисловием, которое могло бы послужить эпитафией автору: «Я написал немного, но — только самое лучшее; я никогда не высказывался, если мне нечего было сказать, и не жалел времени и сил на то, чтобы слова мои зазвучали правдиво». Патмор занимался и литературной критикой, опубликовав книги «Принцип в искусстве» (Principle in Art,1879), отдельные главы которой посвящены творчеству Дж. Китса, П. Б. Шелли, У. Блейка и Д. Г. Россетти, и «Religio poetae» (1893).

В списке из 57 имен «Бессмертных», составленном У. Х. Хантом («не существует иного Бессмертия, нежели то, что сосредоточено в этих именах»), значится и имя Патмора — отмеченное одной звездочкой.

THE TOYS

My little Son, who look’d from thoughtful eyes And moved and spoke in quiet grown-up wise, Having my law the seventh time disobey’d, I struck him, and dismiss’d With hard words and unkiss’d, — His Mother, who was patient, being dead. Then, fearing lest his grief should hinder sleep, I visited his bed, But found him slumbering deep, With darken’d eyelids, and their lashes yet From his late sobbing wet. And I, with moan, Kissing away his tears, left others of my own; For, on a table drawn beside his head, He had put, within his reach, A box of counters and a red-vein’d stone, A piece of glass abraded by the beach, And six or seven shells, A bottle with bluebells, And two French copper coins, ranged there with careful art, To comfort his sad heart. So when that night I pray’d To God, I wept, and said: Ah, when at last we lie with tranced breath, Not vexing Thee in death, And Thou rememberest of what toys We made our joys, How weakly understood Thy great commanded good, Then, fatherly not less Than I whom Thou hast moulded from the clay, Thou'lt leave Thy wrath, and say, ‘I will be sorry for their childishness.’

ИГРУШКИ

Сынишка мой, — Он грустным взглядом в мать И вовсе не шалун, Но тут опять В который раз нарушил мой запрет. Его я шлепнул и отправил спать, На сон грядущий не поцеловав. Я был суров, я был неправ; Но я не мать, А матери давно уж нет! Немного погодя, Встревожась, я поднялся убедиться, Уснул он или нет. Он спал — и глубоко дышал во сне, Но были влажны длинные ресницы. Я влагу их губами осушил — И сам не прослезился еле: На столике, придвинутом к постели, Малыш мой перед сном расположил Все, что могло его утешить в горе: Узорный камень, найденный у моря, Шесть раковин, кусок стекла, Обкатанный волной, коробку фишек, Подснежник в склянке, пару шишек, — Устроив так, чтобы рука могла Ласкать сокровища свои… — О Боже! — Воскликнул я, — когда мы все заснем И больше раздражать тебя не сможем, Тогда припомни, что служило нам Игрушками, какой бесценный хлам Нас утешал на этом свете, — И гнев на неразумных удержи, И улыбнись, и как отец скажи: Я их прощу, Они ведь только дети. Перевод Г. Кружкова

THE KISS

‘I saw you take his kiss.’ '’Tis true.’ ‘O, modesty!’ ‘’Twas strictly kept.’ ‘He thought me asleep; at least, I knew ‘He thought I thought he thought I slept.’

ПОЦЕЛУЙ

— Тебя он целовал! — Да, целовал. — А как же скромность? — Грань не преступлю. Он думал, что я сплю, или считал, Что думаю — он думает, что сплю. Перевод А. Круглова

CONSTANCY REWARDED

I vow’d unvarying faith, and she, To whom in full I pay that vow, Rewards me with variety Which men who change can never know.

НАГРАДА ЗА ПОСТОЯНСТВО

Мой долг и верность неизменны, Ее не оскорблю обманом — Я с ней вкушаю перемены, Что и не снились донжуанам. Перевод А. Круглова

U NTHRIFT

Ah, wasteful woman! she who may On her sweet self set her own price, Knowing man cannot choose but pay, How she has cheapen’d Paradise! How given for nought her priceless gift, How spoil’d the bread and spill’d the wine, Which, spent with due, respective thrift, Had made brutes men, and men divine.

РАСТОЧИТЕЛЬСТВО

Ах, женщина — транжира из транжир! Пленяя равно нищих и вельмож, Готовых заплатить зовешь на пир. Как дешево ты рай распродаешь! Огонь священный превратив в товар, Сгноила хлеб, вино ты разлила, А сбереженный, мог бесценный дар Скоту дать душу, мужу дать крыла. Перевод А. Круглова

ДЖОН РЁСКИН

JOHN RUSKIN

Джордж Ричмонд ПОРТРЕТ ДЖОНА РЁСКИНА Ок. 1857 Национальная портретная галерея, Лондон

ДЖОН РЁСКИН (8 ФЕВРАЛЯ 1819–20 ЯНВАРЯ 1900)

Английский писатель, художник, теоретик искусства, литературный критик и поэт. Родился в Лондоне, в семье богатого торговца. Учился в Оксфордском университете и впоследствии сам читал там курс искусствоведения (в 1869 г. его избрали первым почетным профессором искусств Оксфордского университета). Став лектором, он указывал на важность изучения геологии и биологии будущими пейзажистами, а также предложил ввести практику научного рисования. Среди его работ наиболее известны «Лекции об искусстве» (Lectures on Art,1870), «Художественный вымысел: прекрасное и безобразное» (Fiction: Fair and Foul),«Английское искусство» (The Art of England),«Современные художники» ( Modern Painters),«Природа готики» (The Nature of Gothic).Рёскин многое сделал для укрепления позиций молодого движения (например, статья «Прерафаэлиты», 1851 г.), защищая художников-прерафаэлитов от нападок критики и выдвигая в качестве идеала искусство Средневековья и Раннего Возрождения. Вместе с Уильямом Моррисом и другими прерафаэлитами он пытался противостоять влиянию современной «машинной» цивилизации, создавая мастерские, где применялся бы только творческий ручной труд. Сам Рёскин возглавил первую такую мастерскую, носившую название Гильдия святого Георга. Творчество Рёскина оказало значительное влияние на Уильяма Морриса, Оскара Уайльда, Марселя Пруста. В Новом Свете его идеи пыталась воплотить в жизнь сеть коммун — так называемые «колонии Рёскина» в Теннесси, Флориде, Небраске и Британской Колумбии.

CHRIST CHURCH, OXFORD. NIGHT

Faint from the bell the ghastly echoes fall, That grates within the grey cathedral tower — Let me not enter through the portal tall, Lest the strange spirit of the moonless hour Should give a life to those pale people, who Lie in their fretted niches, two and two — Each with his head on pillowy stone reposed, And his hands lifted, and his eyelids closed. From many a mouldering oriel, as to flout Its pale, grave brow of ivy-tressed stone, Comes the incongruous laugh, and revel shout — Above, some solitary casement, thrown Wide open to the wavering night wind, Admits its chill — so deathful, yet so kind, Unto the fevered brow and fiery eye Of one, whose night hour passeth sleeplessly. Ye melancholy chambers! I could shun The darkness of your silence, with such fear, As places where slow murder has been done. How many noble spirits have died here — Withering away in yearnings to aspire, Gnawed by mocked hope — devoured by their own fire! Methinks the grave must feel a colder bed To spirits such as these, than unto common dead.