— Поступление в училище или институт? — быстро сориентировался Цветков.

— Хочешь, Иваныч, поедем вместе, — напирал Артем.

— Хочу!

— Тогда мозги твои пусть кумекают над подробностями, а я бы хотел послушать Виктора, как все произошло в поезде, и некоторые подробности из разговоров этих негодяев, которые напали и подрезали тебя, Витя, — сказал Артем.

— Артем, ну ты прямо как тот полковник, который был у меня вчера. Фамилия у него еще какая-то военная или оружейная, не вспомню.

— Сайга? — Сказал Цветков.

— Точно Сайга, как карабин есть такой, на 400 метров лупит, кажись. Так он мне задавал вопросы, задавал, но, гад, о том, что майор погиб, что бандита машина раздавила — ни слова. Какой скрытный, даже как-то и на следователя не похож. Хорошо! Я ехал в электричке… — Зеленин подробно рассказал, что с ним приключилось в вагоне, и закончил: Я, мужики, такого маху дал, что перед самим собой стыдно, разве это противники были, шпана дворовая.

Зеленин тяжело вздохнул, поморщился, видимо, от боли ран и замолчал. На лбу у него выступили капельки пота. Друзья поняли и переглянулись. Зеленин вдруг заговорил снова:

— Я не буду в обиде, если вы, ребята, не будете вмешиваться в расследование. По всему видно: потянулась через меня другая, более серьезная ниточка, и пусть весь клубок полковник Сайга вместе со своими операми раскручивает, это его работа, — Зеленин нахмурился, вытер платочком взмокший лоб и дал понять, что устал.

Друзья попрощались и ушли, оставив Зеленина выздоравливать. Они так быстро собрались, что даже не успели сказать, когда смогут приехать к нему снова.

По дороге Шмелев с Цветковым обдумывали, как объяснить вдове, что не посылал генерал Гарина, ни на какое задание. Не объяснится сейчас — потом будет поздно, а дальше обида превратится в ненависть.

— Знаешь, Володя, я придумал! Надо мне позвонить Жанне и попросить генерала Цветкова к телефону. Она, конечно, удивится и скажет, что такого здесь нет, а я скажу, что около часа назад Владимир Иванович собирался съездить к вам по какому-то очень важному вопросу. Она скажет, что ты ее не предупреждал, а я скажу: — «Возможно, он еще в дороге, но позвонить он собирался до приезда», — Жанна, начнет напрягаться: — «По какой, мол, такой срочности едет Цветков?» — будет ждать звонка, обдумывать встречу.

— Ладно, пойдет, только по какому такому делу я ей представлюсь?

— Думать надо. Думать надо, генерал.

Жанна на людях держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться, глотала успокаивающие таблетки. После похорон от Жанны и матери Евгения не отходила Надежда, жена прапорщика Лося. Родители Жанны уехали к себе в Подмосковье, пообещав подъехать за день, на девять дней. Саша после похорон отца все-таки пошел в школу. Жанна просила его остаться с бабушкой.

— Мама, мне трудно быть дома, где все напоминает о папе, — сказал тогда Александр.

— Хорошо, сыночек, иди, но после школы сразу домой. Хочется сейчас, чтобы ты был рядом.

— Ладно, мам, ты только не плачь. Папы не вернуть, жить надо. Он поцеловал мать в щеку и собрался уходить к первому уроку в школу.

— Ты тоже держись, сыночек, ты достоин нашего папы и ты будешь таким же мужественным, как он. Зайди, пожалуйста, в комнату к бабушке попрощайся, она сегодня собирается к себе на квартиру.

Александр зашел в спальню, где у окна сидела бабушка Лида. Саша подошел к ней сзади и тихо сказал:

— Ба! Я в школу пойду.

Лидия Федоровна оглянулась, посмотрела на внука и сказала:

— Как же ты, мой хороший, на Женечку моего похож!

— Он ведь мой отец.

— Был отцом, а теперь нет у тебя, миленький, отца.

— Нет, бабуля, он будет всегда со мной. Ты, бабуля, береги себя. Я пойду?

Лидия Федоровна ничего не сказала, лишь снова повернулась к окну и уставилась взглядом в какие-то предметы, думая при этом о чем-то своем. Когда она похоронила своего мужа, то думала, что не сможет жить на этом свете долго одна, но время шло, боль утихла, а тут такое горе, она потеряла и свою кровинушку. Судьба уготовила ей ужасное испытание, ее единственное дитя, ее гордость и радость, которое не дало ей смерти после гибели Александра, больше никогда не улыбнется ей, никогда не скажет: «Мама, ты у меня самая красивая, самая лучшая мама на свете!» — Лидия Федоровна закрыла лицо руками и разрыдалась.

Саша ушел в школу, где стал выслушивать разные соболезнования от одноклассников и учителей. На это его хватило до второй перемены, и он зашел к классному руководителю отпроситься, чтобы уйти домой. Домой он не пошел, а сел на маршрутку и поехал в Серебряный бор к озеру, где не один раз они с отцом бывали на рыбалке. Они всегда в сентябре, когда уже отдыхающих было минимум, брали палатку, удочки, купленных на «птичке» червей, еду, спальники и, поймав рыбы, варили уху, смотрели на раскаленные угли костра. Александр внимательно слушал отца, его рассказы про войну в Афганистане. Как потом выяснилось, эти истории не знали ни мама, ни бабушка, ни мамины дедушка с бабушкой, а у него с отцом это было, как что-то тайное и сокровенное. Отец, всегда больше в рассказах, говорил об отношениях людей на войне, о чести и героизме, мужестве, боевом братстве, а также подчеркивал, что отношение к тем, кто оттуда возвращался, плохое. «Наше правительство не уделяет должного внимания особенно раненым и больным, ставшим калеками на всю жизнь». У Саши было свое теперь представление о дружбе, любви, предательстве и порядочности, которое отличалось от многих ребят его возраста.