Хозяин подсел к скатерти. Старая Пари налила мужчинам чай, подала юху [10] и кислое молоко.

Некоторое время все молчали. Супруги, поглядывая на спокойное лицо Мухаммеда, украдкой вздыхали, стараясь не выдавать своего волнения. Каждую минуту в дом могли нагрянуть городовые.

Вейсал-киши боялся не за себя, а за гостя. Мухаммед же, как ни в чем не бывало, пил чай, не обращая внимания на то, что за окном уже порядком рассвело.

— Какие новости, Вейсал-киши? — спросил он наконец. — Я слышал, в Гымыре арестовали нескольких крестьян и привезли сюда?..

Вейсал-киши, прищурившись, посмотрел на Мухаммеда.

— Ты хорошо обо всем осведомлен. Ну, так что же тебе еще рассказывают?

— Пристав Кукиев убежден, что крестьяне знают, где я скрываюсь.

Хозяин глубоко вздохнул и утвердительно кивнул головой.

— Верно говоришь. Поэтому и похватали многих. Вот уже два дня их семьи толпятся у ворот участка.

На скулах Мухаммеда заходили желваки. Брови нахмурились.

— Не слыхал, что пристав собирается с ними делать?

Вейсал-киши допил чай, поставил стакан на блюдце, пригладил усы и сказал с напускным равнодушием:

— Кажется, хочет продержать их несколько дней здесь, а потом отправить в Лагодехи. Бедные люди! У всех семьи, дети…

Мухаммед задумался. Серый утренний свет просачивался через окно, как бы снимая покров таинственности с убогой, нищенской обстановки.

Мухаммед встал, закинул конец башлыка на плечо, закрыл нижнюю часть лица, надвинул на глаза папаху и взял из угла винтовку.

— Спасибо за чай и беседу. Счастливо оставаться!

Вейсал-киши проводил гостя до порога.

— Еще раз прошу, сынок, будь осторожен, — напутствовал он. — Половина солдат размещена в городе.

— Волков бояться — в лес не ходить, — ответил Мухаммед. — До новой встречи, Вейсал-киши!..

Он вышел во двор, вскочил на коня и поскакал к воротам.

Хозяин грустным взглядом проводил всадника.

В этот день у пристава Кукиева с утра было скверно на душе. И в участке и дома он без конца хмурился, смотрел на всех мрачно, исподлобья, беспричинно бранился. Больше всех, разумеется, доставалось городовым.

Придя в полдень домой, Кукиев долго расхаживал по гостиной, громко вздыхая и раздраженно ворча что-то под нос, затем упал на диван, да так и застыл неподвижно в позе незаслуженно обиженного ребенка.

"Опять приступ меланхолии!" — огорчилась Тамара Даниловна. Хорошо зная характер супруга, она старалась в такие дни ни в чем ему не перечить, по возможности угождать, а главное, помалкивать.

Войдя на цыпочках в гостиную, Тамара Даниловна подсела к мужу на диван. В течение получаса они не обмолвились ни словом. Затем приставша так же безмолвно поднялась и бесшумно вышла.

В последнее время Кукиева часто одолевали подобные приступы меланхолии. Никакие лекарства при этом не помогали. Бессильны были доктора.

— Недуг вашего мужа неизлечим, — говорили они Тамаре Даниловне. — Это хандра, меланхолия… Пройдет приступ, и все будет в порядке.

А один известный бакинский врач, армянин, приехавший летом в Закаталы навестить свою старую мать, объяснил Тамаре Даниловне, что меланхолии подвержены почти все пьющие люди. "Если бы вам удалось заставить мужа отказаться от водки, — заявил он, — сплин перестал бы его беспокоить…"

Но какая сила способна была заставить Кукиева отказаться от водки? Тамара Даниловна даже не приняла всерьез совета знаменитого врача. Самое большое, что она могла, — это во время попоек, если только она на них присутствовала, дергать под столом мужа за полу мундира, призывать его к благоразумию. С кутежей же, в которых она не участвовала, пристав, как правило, возвращался вдребезги пьяный и в сопровождении городовых.

В конце концов Тамаре Даниловне надоело браниться и отчитывать мужа, и она решила на все махнуть рукой. В те дни, когда пристава одолевал сплин, она старалась поменьше его раздражать, скромненько подсаживалась к нему и подолгу молчала, грустно глядя в одну точку.

Обосновывая свою болезнь, Кукиев излагал собственную, весьма цельную, но не очень оптимистическую философскую концепцию. По его глубокому убеждению, приступы хандры у него были предвестниками беды или неприятностей.

Сначала Тамара Даниловна не придавала значения бредням мужа, считая его пророчества выдумкой и дурью. Она даже не лишала себя удовольствия поиздеваться при случае над его мнительностью. Однако вскоре факты заставили ее переменить свое мнение. Она заметила, что через несколько часов после приступа меланхолии у мужа в их доме вспыхивал скандал или происходило еще какое-нибудь неприятное событие.