– Штаны переодели? – строго спросила его медсестра, когда он снова оказался в коридоре.

– Да, конечно, – не моргнув глазом, соврал Милавин.

– Тогда идите.

Почти бегом Андрей пронёсся по коридору до двери с цифрой восемь на матовой стеклянной вставке. Постучал.

– Да, – голос слабый, едва узнаваемый, но такой родной.

Он открыл дверь и вошёл. Ольга лежала на кровати, её светло-каштановые волосы были разбросаны по подушке, лицо бледное и усталое, но она улыбалась, а её карие глаза… сколько же в них радости и теплоты.

– Здравствуй, родная! – Андрей прошёл через комнату, положил букет ей на опавший живот, наклонился и поцеловал в губы.

– Здравствуй! – ответила Ольга, а потом поправила его: Только теперь не «родная», а «родные». Нас уже двое.

В очередной раз за этот день Милавин не нашёл слов и просто глупо улыбнулся.

– Хочешь на неё посмотреть?

– Конечно.

– Ну, так смотри, – она кивнула в сторону. Справа от кровати стояла тумбочка с лампой ночником, дальше стол для пеленания, а ещё дальше крошечная кроватка-колыбелька. Андрей подошёл и заглянул внутрь.

Плотно спеленатая по рукам и ногам малышка лежала на спине, склонив розовое личико чуть на бок, глаза были закрыты.

– Спит… – произнёс он, но в тот же момент веки младенца дрогнули, открылись и на Милавина снизу вверх глянули ярко-голубые глазёнки. У Андрея перехватило дыхание. Несколько секунд девочка смотрела с любопытством, как ему казалось, без всякого намёка на страх или недовольство. Но потом сморщила носик, сощурила глаза, открыла рот и издала невнятный плаксивый звук.

– О! Уже нет, – объявила Ольга.

Малышка заворочалась в кроватке, капризно пыхтя, вот-вот готовая разрыдаться.

– Да возьми ты её уже на руки! И успокой!

– Думаешь, она успокоится? – нервно хихикнул Андрей, но всё-таки протянул руки и аккуратно, как учили на курсах, взял младенца, просунув одну ладонь под головку, а другую под попу.

Как-то один из друзей-однокурсников, рано обзавёдшийся семьёй, рассказывал Милавину свои впечатления от первой встречи с новорожденным младенцем. «Выносят ко мне, такое розовенькое, маленькое, сморщенное и орёт во всё горло… Но ведь моё, ведь любить-то надо, ну я руки и протянул…»

У Андрея всё было совершенно иначе. Едва девочка оказалась у него на руках, она перестала кукситься и с явным интересом разглядывала незнакомого дядю своими ярко-голубыми глазёнками. Заглянув в них, Милавин почувствовал, как тёплая волна любви хлынула по всему его телу, сметая любые сомнения и страхи, окончательно и бесповоротно делая его отцом этого ребёнка. Какой же он был дурак! Какая разница мальчик или девочка! Главное, что это есть! Здесь! Сейчас! И будет теперь всегда!

В этот самый момент он авансом простил своей дочери всё. И суматошные, надрывающиеся от плача ночи, когда у неё одновременно станут прорезаться три зуба, и они с Ольгой будут успевать поспать не больше часа-полтора в сутки. И её побег из старшей группы детского садика, когда они с подружкой решили покормить голубей на площади, а Андрей в это время обзванивал все больницы, отделения милиции и от души материл не усмотревшую за детьми воспитательницу. И родительское собрание в школе, когда классная руководительница высказывала ему за то, что хулиганистая девчонка дерётся в кровь с мальчишками из старших классов. Он всё простил, за один взгляд этих голубых глаз.

Андрей несколько раз быстро сморгнул, чтобы не заплакать от счастья.

– Давай назовём её Сашкой, – донёсся до него голос Ольги.

– Сашкой? – с явной неохотой он перевёл взгляд на жену. Ему никогда не нравились эти унисексовые бесполые имена Саша, Женя, Валя… Но разве можно было сейчас отказать?!

– Хорошо, – Андрей снова посмотрел на малышку. – Ну здравствуй, Александра Андреевна!

«А что, – подумал он, – Александра не так уж и плохо звучит… Хотя звать её мы всё равно будем Сашкой».

– Всё, – выдохнул он, открывая глаза.

– Тогда, давай его сюда. Руки со стакана! – оказывается, Андрей всё это время так плотно прижимал посудину, что у него на ладони даже остался след – розовое чуть вдавленное кольцо. Лёха схватил освободившийся стакан и жадно, одним движением опрокинул содержимое в себя. Зажмурился, да ещё и вздрогнул всем телом, будто пил не французский коньяк, а сивушный самогон. Но когда в следующее мгновение открыл глаза, на лицо его уже выползала широкая кошачья улыбка.

– Вкусня-я-яшка!..

Усилием воли Андрей подавил вскипевшее в груди желание разбить в кровь эту самодовольную морду.

– Я с тобой расплатился? – вместо этого спросил он, чужими, непослушными губами.

– Да уж, сполна, – продолжая улыбаться, Лёха снова причмокивал трубкой, распространяя по комнате клубы дыма.

– Теперь твоя очередь.

– Щас-щас, подожди чуть-чуть, – с явным удовольствием он откинулся на спинку кресла и выпустил струю дыма в потолок. Кукловод выглядел расслабленным, чуть уставшим и очень довольным. Как после секса…