Где-то в глубинах лабиринта, твердят старые люди, и скрывался, отсиживался Васька Князь. Пирогов и верил и не верил. Васька не только в округе Ржанца пакостил, далеко объявлялся, за сто верст следы оставил. А с другой стороны, как знать? Где-то ж скрывался, отсиживался он. Место это так и осталось тайной.

На третий день с утра, чтоб не мучить себя соблазном позвонить в управление самому, Корней Павлович поручил Ирине Петровне неотлучно находиться у телефона, а сам выехал на место, где торчал над обочиной тракта черный остов машины. Рассчитывал ли на что-то? Едва ли. Но он не мог оставаться в отделе, чего-то выжидать, ждать. Взвинченный разными мыслями, он испытывал потребность двигаться. Двигаться, хотя бы потому, что в последнее время ему не удалось продвинуть ни одного начатого дела.

Больше часа он неторопливо бродил по берегу, заглядывал в каждый затишек в воде, под каждый камень и куст. Залоснившийся на новом рационе Буран нетерпеливо рвал повод из руки, будто звал куда-то дальше.

Что ему, Пирогову, нужно здесь? Ведь в тот первый вечер, когда еще дымила машина, он обошел местность, осмотрел вдоль и поперек. Потом здесь трижды побывали Полина и ее мальчишки-добровольцы. Обнюхали каждую травинку.

Уж не для очистки ли совести, поняв, наконец, что не способен распутать узелки уголовной вязи, бродит он по своим же следам, прячется от людских глах и пересудов?

Он вышел на тракт, вскочил в седло. Буран прицелился было в сторону дома, но повод повернул его в противоположную даль.

Через полтора-два километра долина резко сужалась. Дорога теперь петляла, с одного бока ограниченная каменной «щекой», с другого — мощно гудящим стремительным Урсулом. Несмотря на глубину в этом месте, над водой поднимались черные блестящие камни. Они принимали на себя чудовищный напор воды, жестко противились ему, будто хотели остановить реку.

Пирогов придержал коня, оглянулся. Каменная «щека» была высокой, щербатой, явно деланной. В тридцатые годы тракт расширяли под машины. До самой границы сняли в узких местах «стружку». Где метр, где полтора. Местами срезали крутизну на подъемах. Местами, где в паводки Урсул выплескивался на дорогу, подняли полотно. Тысячи людей работали четыре года и день и ночь, считай, без выходных и праздников, потому что праздновать особенно негде в полосе тракта. Деревни стояли там, где не надо было грызть сверлами, взрывать динамитом камень. Мимо деревень быстро проходили. Неделю от силы жили бригады среди людей и снова погружались в глухомань. Рассказывали, деньги им платили бешеные, стаж шел — два года за один. Но уж и трудно было — не представить, не испытав на себе…

Буран остановился над водой. Корней Павлович ощутил холодок реки. Увидел под собой мутную тяжелую глубину. Содрогнулся, точно предстояло ему прыгнуть сейчас туда. Подумал неожиданно: «Если шофер здесь где-то, мы его до конца дней своих не найдем».

Тут же он точно впервые увидел, что в деле о дорожном происшествии слишком много непонятного: догадки, эмоции, слова… Ну, рассуждал он, глядя на стремительную глубокую воду и камни, если шофер сам украл продукты, надо ли ему было жечь машину? Жечь и потом прятаться… Конечно, не надо. Достаточно было столкнуть сюда. Или в другое место. И — шагай домой, пиши объяснение: не взял поворот или еще что-нибудь там… Машина не лошадь. А в характеристике сказано: водитель опытный, имеет стаж работы на тракте, знает каждый метр полотна, каждое трудное, тесное место. Десятки драматических случаев произошли на его глазах за годы, что провел он в поездках. Знает и меру ответственности за аварию. Так зачем же прятаться? Зачем лишние хлопоты и себе и людям? Нет, ни при чем шофер. Не надо нагнетать кислород в эту темную историю.

Но если не шофер, то… То, следовательно, он жертва. А если имеется жертва, то… должен быть преступник.

Пирогов мысленно представил карту: Ржанец — Покровка — Коченево — Кожа — Муртайка — Саранки — Ржанец. Круг. Не идеальный, но круг. Остов машины стоит менее чем в ста метрах от своротка на Сарапки. Если с пятого по десятое августа в Коченеве произойдет кража, то можно будет говорить о системе воровства какой-то определенной группой людей. А если так, то почему не допустить, что преступники, грабящие деревни, вышли на дорогу.

Однако, подумал он, грабители тоже неправдоподобно беспечны. Неужели они воображают, что недосягаемы и не пытаются хоть для приличия, для формы спрятать концы в воду? Да, именно в воду. Наконец они совсем неудачно выбрали место для поджога. Голос со всех сторон. Оно же просматривается издалека. Правда, преступники тоже видели бы приближение людей… А ведь стоило им повременить метров пятьсот за поворотом на Сарапки, перевалить мост через Челкан, а там долина снова раструбом сходится, снова собранно и мощно ревет Урсул. А чуть-чуть ближе к Ржанцу, ну еще метров семьсот, есть на дороге взгорок и поворот крутой. Лучшего места свалиться не найдешь.

А если машина просто-напросто не дошла до того места? Сломалась и не дошла. И шофер пошел звать подмогу. Направился в Сарапки или Ржанец пешком. А у машины тем временем оказались… Но почему никто не видал шофера? Голова пухнет от этих предположений, загадок.

Он развернул коня. Буран снялся ходкой рысью. У машины Корней Павлович придержал его. Конь недовольно повел выпуклым с красными прожилками глазом, остановился, нетерпеливо переступая ногами. Пирогов вспомнил, что Полина дважды приезжала сюда в легком выездном ходке. Поискал следы от колес — они должны быть хорошо заметны, но поблизости не нашел. Он двинулся вдоль обочины, всматриваясь, надеясь увидеть следы колес дальше, место, где они свернули с дорога и снова выехали на нее. Пирогов как бы проверял свое зрение на следопытство.

Он проехал почти до моста через Челкан, озирая обочины, просматривая каждый куст, каждую маленькую рощицу сбоку от дороги. Ему по-прежнему не попадались следы ходка. Наверное, Полина с ребятами заезжала у устья Челкана, решил он. Сейчас Челкан был неглубокой прозрачной речкой, струящейся, именно струящейся между камнями неширокой студеной водичкой. Однако мост через него был второй по величине в районе. Первый висел через Урсул на въезде в Ржанец.

«Хорошо, что машина не дошла сюда, а то наделала бы де-лов…» — подумал Корней Павлович.