Когда на сцене зажигаются огни, легко представить себе, что никто на тебя не смотрит, ведь за слепящим светом рампы зала не видно.

Мы с Эшли спустились на нашей платформе на сцену и остались одни на всем свете. Вступив под оглушительные аккорды темы из фильма «Миссия невыполнима», я не думал о публике в зале, о многомиллионной аудитории, которая смотрела на нас у себя дома. Я помнил только о своих друзьях, которые, я знал, сейчас не отрывают глаз от телеэкрана. Я представлял себе Оби, Инди и маму, сидящих полукругом у телевизора, и даже Брэда с его разгульными приятелями. Их мысленная поддержка вдохновляла меня и заставляла вкладывать всю душу в выступление, которое, как я думал, должно было стать для нас последним в этом шоу.

«Давай, у тебя получится», – подбодрила меня Эшли едва слышно, когда мы спрыгнули со сцены и подбежали к столу жюри. Эшли направила меня, и под изумленные возгласы я взошел по крутому трапу.

«Удачи, Пузик!»

Я стоял перед судьями, лица которых приняли самые разные выражения – от радостного и удивленного до абсолютно невозмутимого. Ступив на горизонтальную поверхность, я уловил в глазах Саймона теплый огонек. И в этот момент мой серебряный жетон зацепился за край рампы. Я бежал с такой скоростью, что это не смогло меня задержать, но я почувствовал, что на какую-то долю секунды ошейник натянулся и что-то отлетело от него, и я смог двигаться дальше. Я кинул взгляд вниз и увидел, что упал счастливый амулет Брэда. Времени останавливаться или подумать о том, что это за знак, не было. Но, наверное, без одной из девяти кошачьих жизней мне было не пройти перед судьями, решил я.

Я бросился назад к сцене, где по сценарию мы завершали номер опасным спортивным кувырком. При выполнении этого трюка нужно удерживать равновесие, и это было уже трудно сделать из-за бурных аплодисментов, но мы все-таки справились. Мое сердце колотилось, и если бы я умел потеть, пот катился бы с меня ручьями. Но я лишь сделал умильное выражение, которое мне всегда особенно удавалось, чем вызвал восторг у публики и судей.

«У нас получилось, – прошептал я под гром аплодисментов. – Мы прошли все до конца!»

Я снова посмотрел Саймону в глаза. Он улыбался и хлопал нам, но прервался на секунду, чтобы расправить ворот рубашки. Если мы повысили температуру тела у присутствующих в зале, то что же происходило с теми, кто смотрел на нас дома у телевизоров, ведь на этот раз на время выступления судей была открыта телефонная линия для народного голосования.

Покидая сцену, я думал о том, что наша судьба теперь в руках всей страны.

За кулисами Пенни объявила нам, что это было лучшее выступление, которое она когда-либо видела. Бабушка кивала, соглашаясь, но по-прежнему не отрывала глаз от Дэвида Уоллиамса. Эшли так и не разжимала объятий.

«Я так горжусь тобой, Пузик, – шептала она. – Мы сделали все, что могли».

Все, что могли, но достаточно ли этого?

Следующими и последними в финале выступали Джонатан и Шарлотта – чрезвычайно талантливые вокалисты. Каждое их выступление потрясало, но на этот раз голоса их звучали безупречно и были наполнены страстью.

Эшли, бабушка и Пенни смотрели их номер со слезами на глазах. У меня не текли слезы, но я сопереживал внутренне. Однако и в эту минуту эмоционального подъема я не забыл о собачьем долге и вылизывал лицо Эшли до тех пор, пока она не успокоилась и не начала смеяться.

Она зааплодировала вместе со всеми, радуясь, что Джонатан и Шарлотта так понравились судьям и публике. Взгляд, брошенный Пенни, сказал мне, что она уверена, что мы наблюдали за выступлением победителей. Я вновь посмотрел на Эшли. Она храбро улыбнулась мне в ответ.

«Пузик, нам нужен перерыв, – сказала она. – Напряжение растет».

До объявления результатов оставалось полчаса. Пока другие конкурсанты томились в ожидании в кулисах, мы с Эшли выскользнули наружу.

Студия представляла собой лабиринт из коридоров, многие из которых были перекрыты. Эшли дергала за ручки всех дверей подряд, большинство из которых были заперты. Наше приключение и на самом деле напоминало сцену из фильма «Миссия невыполнима», особенно когда мы пробирались под окнами конференц-зала, в котором совещалось руководство студии. В какой-то момент я даже подумал, что Эшли пролезет сквозь потолочный люк, чтобы побродить на крыше среди труб. К моему облегчению, она направилась к лестнице, ориентируясь по знакам, которые я не мог прочитать. Наконец мы обнаружили пожарный выход. Не знаю, что я ожидал увидеть, когда Эшли открывала дверь – может быть, балкон или выход на верхний ярус парковки. Но внезапно мы оказались в чудесном саду, на крыше, с которой под звездами открывался вид на Лондон.

«Здесь будет чудесно, – сказала она, пробираясь сквозь густой папоротник туда, где росли трава и бамбук. – Никого, и только мы одни».

Я осмотрелся и поднял голову к небу. Над столицей зависла луна, похожая на нафталиновый шарик. С чердаков домов, окружавших телестудию, слышалось курлыканье голубей, по улицам с сиреной неслась полицейская машина. Повсюду зрители сейчас голосовали за своих фаворитов, а мы с Эшли обрели ненадолго свой кусочек рая. Мы уселись на стоявшую здесь скамейку и любовались на арку стадиона Уэмбли, подсвеченную прожекторами в ночном небе и парящую над городом.

«Я не думала, что мы пройдем так далеко, – сказала Эшли. – Что бы сейчас ни произошло, я буду счастлива, что это случилось в нашей жизни».

«Я тоже», – мысленно произнес я и подумал еще, не осталось ли у нее сэндвича с ветчиной в поясе с карманом.

Некоторое время мы сидели молча. Была прохладная ясная ночь с миллионами звезд над головой. Эшли обняла меня одной рукой, а я прижался к ней, свернувшись клубком. Так мы сидели, пока позади нас не раздались голоса. Я обернулся, дверь распахнулась, и темноту разрезал луч, который сразу передвинулся в нашем направлении.