западникам «русский социализм». Совсем в другой форме явился перед ними

новый «европейский социализм». Начать с того, что он открывал блестящие

193

перспективы во все стороны и развертывал перед глазами лучезарную,

фантастически освещенную даль, которой и границ не было видно. Как уже было

сказано, европейские социальные теории изучались тогда очень прилежно, но из

самых теорий этих получались только более или менее хорошо связанные и

размещенные коллекции неожиданных, изумляющих и подавляющих афоризмов.

Европейский социализм того времени не стоял еще на практической и научной

почве, а только разработывал покамест нечто вроде «видений» из будущего строя

общественной жизни, которую он сам рисовал по своему произволу.

Существенной частию его содержания была ожесточенная критика всех

экономических уставов и действующих религиозных верований и убеждений, которая служила ему способом очистить самому себе место в умах: она и давала

ему сильно намеченный, боевой характер. И в каких энергических словах

выразился этот характер! Уже не говоря о пресловутом восклицании Прудона —

la propriete c'est Ie vol* [собственность — это кража (франц.)],— о не менее

знаменитом изречении портного Вейтлинга: «Нам предоставлен только один вид

свободного труда — грабеж»,— сколько было еще других, тоже ослепляющих и

оглушающих тезисов тогдашнего молодого социализма, над которыми

приходилось работать его неофитам [229]. «Торговля и сословие купцов, ею

созданное, не что иное, как паразиты в экономической жизни народов»;

«результаты коллективного труда рабочих достаются даром патрону, который

всегда оплачивает только единичный труд»; «правильная ассоциация

распределяет работу по силам каждого, а вознаграждение по нуждам его»;

«способности рабочего не дают ему права на большую долю вознаграждения, будучи сами даром случая»; «искусство и талант суть уродливости нравственного

мира, схожие с уродливостями физическими, и никакой оценки и оплаты не

заслуживают»; «рабочий имеет такое же право на произведенную им ценность, как и заказчик ее»; «цивилизация Европы есть прямое порождение праздных ее

сословий» — и так далее и так далее. Я привел здесь только тезисы и положения

нового социализма, какие попали под перо, но их было множество, и все они

раздражали воображение гораздо более, чем целые системы этого же

направления, вроде систем Сен-Симона или Фурье, так как у первого

иерархический характер учения, а у второго искусственная гармония

темпераментов и психических серий возбуждали многими своими сторонами

недоумение и юмор. При афоризмах же и тезисах «воюющего» социализма, наоборот, никто и не предъявлял требований на очевидность и убедительность

доказательств [230]. Сила этих громоносных положений заключалась не в их

логической неотразимости, не во внутренней их правде, а в том, что они

возвещали какой-то новый порядок дел и как будто бросали полосы света в

темную даль будущего, открывая там неизвестные, счастливые области труда и

наслаждения, о которых всякий судил по впечатлению, полученному в короткое

мгновение той или другой из подобных вспышек. Эти прозрения в будущее, однако ж, действовали чрезвычайно различно на людей самого круга. Грановский, например, нисколько не обольщался ими.

Признавая европейский социализм явлением, которое уже не может быть

оставлено без внимания ни историком, ни вообще мыслящим человеком, он

194

смотрел на него как на болезнь века, тем более опасную, что она не ждет и не

ищет помощи ниоткуда. «Социализм,— говорил он,— чрезвычайно вреден тем, что приучает отыскивать разрешение задач общественной жизни не на

политической арене, которую презирает, а в стороне от нее, чем и себя и ее

подрывает». Иначе отнеслись к нему Герцен и Белинский.

Воинственные манифесты социализма, возвещавшие истребительный поход

его на европейскую цивилизацию, не приводили их в ужас. Конечно, ни у того, ни

у другого не было и помина об усвоении всех его предписаний или о

превращении всех его претензий в догматы собственной своей «веры» (это было

бы и нелепо в их обстановке). Многие из нивелирующих декретов социализма

даже казались и им юношескими вспышками, но они смотрели гораздо бодрее, хладнокровнее и спокойнее, чем Грановский, на участь современной