Подъ тмъ предлогомъ, что онъ еще не въ состояніи имть собственнаго голоса, родители берутъ на себя трудъ высказаться за него. Но тутъ представляется вопросъ: даровавъ жизнь другому существу, слдуетъ ли отнимать у него свободу? Разность чувствъ и мыслей запутываетъ въ наше время еще боле отношенія домашнихъ авторитетовъ и порождаетъ несогласіе въ семейств. Очень часто въ религіи отецъ отвергаетъ то, чему вритъ мать. Что же выйдетъ изъ ребенка, поставленнаго между этими двумя вліяніями? Онъ будетъ олицетвореніемъ нашего вка: т. е. существомъ нершительнымъ и слабымъ. Сколько встрчается людей, которые составляютъ себ убжденія изъ обрывковъ самыхъ разнородныхъ врованій и идей. Другіе длаются скептиками, не переставая быть суеврными, Во всемъ безсвязность, противорчіе, хаосъ. Благодаря Бога, ты не зналъ этихъ испытаній. Какъ и вс другіе, я имю свои убжденія о религіозныхъ, или философскихъ доктринахъ, раздляемыхъ людьми. Мои образъ мыслей не обязываетъ тебя ни къ чему, и ты не долженъ руководиться имъ. «Чти отца твоего и мать»; но слушайся только своей совсти. Ты свободенъ, слдовательно, самъ долженъ искать истину со всмъ жаромъ мужества и безпристрастія.

Въ настоящее время ожидаютъ отъ науки разршенія многихъ философскихъ вопросовъ. Трудно сказать къ какому заключенію придетъ наука; но я твердо врю, что она избрала лучшій путь для достиженія истины — путь анализа. При настоящемъ положенія знанія, наука еще не выработалась на столько, чтобы дать намъ объясненіе на эти вопросы. Мы допускаемъ, что физіологія, не смотря на множество противорчащихъ истинъ, можетъ дать намъ нкоторое понятіе о человк; мы видимъ, что геологія, при всемъ обиліи гипотезъ и догадокъ все же открываетъ отдаленную перспективу происхожденія жизни. Тмъ не мене, точныя науки до сихъ поръ еще не открыли ни одной изъ тхъ первичныхъ причинъ бытія, которыя наиболе привлекаютъ любопытство юношескаго разума. Люди науки возражаютъ, что этими вещами нечего и заниматься, такъ какъ он никогда не будутъ постигнуты человческимъ разумомъ; что знаніе иметъ свои границы. Но неужели опытъ нсколькихъ тысячелтій можетъ опредлить границы нашего возрастающаго развитія? Но опустивъ завсу надъ неизвстнымъ мы не усыпимъ пытливость человческаго ума. Я не знаю слабость ли это или сила человка, но онъ не легко примиряется съ невжествомъ. Нтъ спора, что было бы очень легко избавиться отъ мучащихъ насъ вопросовъ, признавъ ихъ неразршимыми. Все живущее стремится развиваться, но изъ всхъ органическихъ существъ, только одинъ человкъ стремится возвыситься мыслію надъ матеріальными нуждами. Какъ бы ни называли это стремленіе — религіознымъ инстинктомъ, исканіемъ идеала, во всякомъ случа потребность его существуетъ. Я не вижу какая выгода можетъ заключаться въ стараніи подавить его искуственнымъ презрніемъ. Кто можетъ вырвать это стремленіе изъ поэтическихъ душъ? Влеченіе туда, за предлъ познаваемаго — принадлежность человческой природы. Въ прав ли мы считать обманчивыми и призрачными предметы, преслдуемые вашею мыслью и отрицать ихъ только потому, что они не поддаются вашему званію. Вы желаете освободить человческую мысль отъ суеврныхъ ужасовъ и практическаго лицемрія — въ добрый часъ! Но стремленіе духа, занявшее себ обширное мсто въ исторіи человчества, должно занять таковое — же и въ воспитаніи юношества.

Ты видишь, что философія должна сохранить свое существованіе на ряду съ положительной наукою; та и другая весьма далеки ютъ того чтобы исключать другъ друга; напротивъ: он взаимно помогаютъ другъ другу. Многіе изъ тхъ, кто желаетъ подавить любовь къ наук, безсознательно повинуются естественной потребности мщенія. Въ послднее время мы видимъ философовъ и пастырей, которые вдаются во всякія несправедливости, извращая совсть, и одваютъ ее въ такую чудовищную форму, что духъ совершенно исчезаетъ за этой формой. Это вызвало реакцію.

Другіе упрекаютъ мистическіе философскіе ученія въ томъ, что объясненія ихъ системы міра, борьбы добра и зла, подчиненія и свободы воли, неудовлетворительны. Но во всякомъ случа было время когда мистическая философія подняла человческую мысль на высоту, смягчила общественные нравы, дала жизнь произведеніямъ искуства. Все это подлежитъ еще изслдованію;" но какъ. бы то ни было, невозможно уврять, что движеніе мысли, реформировавшіе почти цлый свтъ, не имли причины своего существованія.

Я совтую теб еще относиться какъ можно серьезне къ изученію христіанскаго ученія, и изслдовать его въ самомъ его источник. Евангеліе христіанства вовсе не похоже на то, которое исповдуетъ католицизмъ. Христосъ постоянно отказывался отъ соблюденія обрядностей; онъ навлекалъ на себя порицаніе еврейскихъ учителей безпрестаннымъ нарушеніемъ субботъ, постовъ, обычая омовенія рукъ передъ трапезой и прочихъ формальностей закона. Не удивительно, что совсть человческая содрагалась передъ нкоторыми евангелическими правилами. Христосъ проповдовалъ людямъ величіе малыхъ, достоинство слабыхъ, должное уваженіе къ дтямъ, прощеніе гршницамъ. Гд мы найдемъ боле трогательное сочувствіе къ страждущимъ, къ униженнымъ, къ отверженнымъ? Съ другой стороны, гд найдутся боле энергическія проклятія гордын и эгоизму тхъ, которые желаютъ возвыситься на счетъ ближняго? Другъ бдняковъ и самъ бднякъ, Христосъ-только богатыхъ преслдуетъ своими угрозами и ужасающими притчами. Только одна чудовищная ложь могла изъ такой морали, создать такую религію какъ католицизмъ, которая освящаетъ въ націй дни различіе сословіи, привилегію рожденія и крайнія неровности состояній. Общества, исповдующія подобно христіанство, въ сущности никогда не были христіанскими.

Знать вещь въ данный моментъ ея существованія, значитъ вовсе не знать ее. Нужно знать откуда она исходитъ, чмъ она была, какъ она возникла. Этотъ способъ изслдованія явленій созданъ новйшими науками: геогеніей, эмбріологіей и т. п. Я совтую теб изучать эти науки для упражненія мысли. Я ничего не имю сказать за или противъ тхъ заключеній, къ которымъ ты придешь самъ. Я хочу, чтобы ты принималъ за правду только т правила, которыя ты самъ узнаешь. Вотъ все о чемъ я прошу. Я требую многаго отъ тебя, я это знаю; но какой другой способъ найдешь ты, чтобы выйти изъ хаоса? Есть много признанныхъ авторитетовъ, которымъ вврили заботу объ установленіи границъ ортодоксіи въ католицизм, въ философіи, въ политик, въ морали. Эти признанные учителя знаютъ все, они учатъ всему, и вотъ такимъ то способомъ половина учащейся молодежи привыкаетъ думать, если можно такъ выразиться, умомъ нсколькихъ людей. Ты можешь научиться многому въ школ, но не научишься одному — искуству — быть свободнымъ. Если ты желаешь свободы, то преслдуй постоянно своимъ внутреннимъ судомъ истину, употребляя для этого вс орудія разума и изученія. Какъ бы ты ни остерегался, теб все таки придется не разъ принимать мннія другихъ за свои собственныя и ты ошибешься во многихъ пунктахъ прежде, чмъ узнаешь свои заблужденія. Но не забудь, что хлбъ науки добывается, какъ и всякій другой, въ пот лица; не забудь, что кто ищетъ искренно свта, тотъ доказываетъ этимъ самымъ, что онъ достоинъ найти его.

Боннъ, 28 Сен. 186…

Ты права, моя милая мама, я самъ обманулся. Какое право имю я посл этого жаловаться? Чмъ она обязывалась мн! Общала ли она мн врность? Окруженная поклоненіемъ, она изъ каприза принимала мое такъ благосклонно, конечно она мн длала уже однимъ этимъ много чести. И я, неблагодарный, я думаю обвинять ее въ коварств. Разв ея вина, что я относился серьезно къ тому, къ чему многіе относятся такъ легко? — Я бы солгалъ, еслибъ сказалъ теб, что я всегда разсуждалъ такъ хладнокровно.

Ударъ разбившій мои иллюзію сломилъ меня на одно мгновеніе. Мн казалось, что сводъ небесъ обрушился на мою голову, я былъ уничтоженъ. Ты мн можетъ быть скажешь, что не мн первому, достается на долю разочарованіи, конечно такъ; но все, что съ вами случается въ первый разъ, кажется намъ вещью, которая никогда не была испытана другими. Я не могъ врить что на свт существуютъ такія вроломныя женщины? Неужели красота — маска лицемрія? Какъ она должна была смяться надъ моей доврчивостью!..

И я чувствовалъ дрожь ревности, пронизавшую меня до мозга костей. Въ первой день, когда во мн мелькнуло подозрніе, я убжалъ изъ города и какъ сумашедшій бродилъ по полямъ. Видъ созрвшей нивы, пніе жаворонка, ароматный воздухъ вющій дыханіемъ любви, колыхающаяся листва деревьевъ, сквозь которую мелькали мстами кровля фермы или крылья мельницы, шумъ ручья плескавшаго подъ брызгами пны, задорное чириканье воробьевъ, преслдовавшихъ другъ друга — вся эта полная жизни и красоты картина, которая въ другое время такъ восхитила бы меня, казалась мн теперь чуждою. Я не могъ отвлечь себя отъ своей убійственной мысли: «Она теб измнила».

Была уже ночь, когда я возвратился въ городъ. Вдругъ передъ моими глазами по стн промелькнуло что то темное. На углу улицы свтъ фонаря упалъ на эту фигуру и я увидлъ блдную молодую двушку, бдно одтую, съ ребенкомъ на рукахъ. Я не знаю отъ чего мн пришла мысль, что она была обольщена, потомъ покинута. Я горько спрашивалъ себя: не раздляются ли женщины въ наше время на два класса. На обманывающихъ и обманутыхъ? Я слдовалъ за ней нкоторое время, увлеченный сочувствіемъ, въ которомъ не могъ дать себ отчета. Мн казалось всякій разъ, какъ свтъ фонарей озарялъ лицо ея, что я читалъ на немъ мысль о гибели. Я былъ такъ не доволенъ собою, что искалъ средства сдлать доброе дло.