Всеволод Соловьев так и остался в тени своих более знаменитых отца (историка С. М. Соловьева) и младшего брата (философа и поэта Владимира Соловьева). Но скромное место исторического беллетриста в истории русской литературы за ним, безусловно, сохранится. Помимо исторических романов представляют интерес воспоминания
І
«Одна голова не бдна, а и бдна — такъ одна»; но плохо той голов, за которой, при крайней бдности, стоитъ еще двадцать три головы! Эту печальную истину пришлось слишкомъ хорошо узнать Степану Егоровичу Кильдеву. Потомокъ стараго рода, ведшаго свое происхожденіе отъ одного изъ князей татарскихъ и когда-то владвшаго огромными помстьями по берегамъ Волги, Степанъ Егоровичъ получилъ въ наслдство посл родителей своихъ всего-на-всего маленькую деревушку въ Симбирской губерніи. Въ первой молодости, еще при императриц Елизавет, служилъ онъ въ гвардіи, но дальше сержантскаго чина не пошелъ, такъ какъ смерть родителей заставила его выйти въ отставку и заняться хозяйствомъ — безъ хозяйскаго глаза и постоянной работы маленькое имньице не приносило никакого дохода.
Очнулся Степанъ Егоровичъ, въ своемъ гвардейскомъ мундир и пышной прическ, среди родного Симбирскаго убожества и долго вздыхалъ по прекрасному «парадизу», то есть Петербургу. Однако, заботы и нужда заставляли забывать о покинутыхъ радостяхъ, заставляли измнить вс привычки и начать новую жизнь. Оказалось, что старики Кильдевы, не желая отказывать сыну и надясь на его будущіе успхи въ столиц, продали часть имньица, да еще и сосду помщику задолжали. Молодому сержанту пришлось совсмъ круто; но онъ не сталъ унывать, принялся за работу — и года черезъ два отъ петербургскаго франта и слда не осталось. Степанъ Егоровичъ превратился въ дльнаго хозяина, часто отказывая себ въ необходимомъ, выплатилъ долгъ сосду и совсмъ позабылъ о «парадиз».
Небольшая и довольно ветхая усадьба требовала починокъ: Степанъ Егоровичъ, съ помощью двухъ своихъ крестьянъ, самъ исправилъ усадьбу — оказался не только хозяиномъ, но и плотникомъ хорошимъ. Пришла зима; въ горницахъ уже не дуло, тепло и уютно стало въ старомъ родительскомъ домик; но особенно зимою, въ долгіе вечера, при затишьи хозяйской работы, тоска-скука начала нападать на Степана Егоровича, да и мысль одна не давала покою: больно жалко ему было старой, съ дтства памятной рощи, проданной родителями. Выкупить ее не было никакой возможности. Но у сосда помщика, купившаго Кильдевскую рощу, оказалась дочка, Анна Ивановна, двушка лтъ семнадцати, и собой даже не дурная. Задумалъ Степанъ Егоровичъ посватать Анну Ивановну, но только съ тмъ, чтобы въ приданое за нее получитъ рощу. Задумано — исполнено: не успла весна стать, какъ Степанъ Егоровичъ оказался обладателемъ и Анны Ивановны, и своей любимой рощи.
Имньице снова округлено, въ длинные зимніе вечера не предвидится больше одиночества и скуки. Хорошо было въ первое время женитьбы на душ у Степана Егоровича: молоденькая жена пришлась ему совсмъ по нраву — скромная и тихая, не блоручка, а такая-же работница, какъ и онъ. Съ ея появленіемъ въ Кильдевской усадьб все пошло по новому: какъ хорошо устроилъ свое мужское хозяйство Степанъ Егоровичъ, точно такъ-же хорошо устроила и Анна Ивановна женское хозяйство, которое было очень запущено посл смерти старухи Кильдевой. Въ маленькомъ домик все чисто и исправно, на скотномъ двор и коровы, и овцы, и птицы всякой домашней — тоже не мало. Степанъ Егоровичъ время отъ времени посылаетъ въ городъ на продажу и яйца, и масло, и битую птицу, гораздо въ большемъ количеств, чмъ прежде. Доходъ прибавляется, — радуется сердце хозяйское. А тутъ еще и другая радость: въ усадьб — жилица новая; какъ разъ черезъ девять мсяцевъ посл свадьбы даровалъ Господь Кильдевымъ дочку Аришеньку. Жизнь ключемъ бьетъ, совсмъ молодцомъ сталъ Степанъ Егоровичъ: даже со стороны смотрть весело, полное довольство въ лиц свтится, бодрости и силы на двоихъ хватитъ, — есть для кого работать, есть о комъ заботиться; все идетъ какъ по маслу…
Такъ счастливо и благополучно началась семейная жизнь Степана Егоровича; но скоро все стало измняться въ Кильдевской усадьб. Анна Ивановна, оставаясь примрной женой и хозяйкой, оказалась въ то-же время и замчательной матерью: уже на второмъ году супружества, и мене чмъ черезъ годъ посл рожденія Аришеньки, она снова родила, — и на этотъ разъ, ко всеобщему изумленію сосдей, — родила тройней: двухъ мальчиковъ и одну двочку. И вс трое не только остались живы, но оказались такъ-же крпкими и здоровыми, какъ и ихъ сестрица Аришенька. Родственники и сосди, присутствовавшіе на крестинахъ, поздравляли Кильдевыхъ съ такимъ особливымъ знакомъ Божьяго благословенія. Степанъ Егоровичъ, принимая поздравленія, улыбался, но въ то-же время ему было какъ-то неловко, какъ-будто даже нсколько совстно. Къ тому-же скоро стали оказываться для него нкоторыя домашнія неудобства: домикъ-то маленькій, дти пищатъ въ четыре голоса, молодая мать сама троихъ выкормить, какъ слдуетъ, не можетъ — изъ деревни мамку взяли, тсноты отъ этого въ домик прибавилось: нтъ уже прежняго отдыха посл работы, прежняго спокойствія.
Прошло полтора года — еще ребенокъ, да такъ и пошло… Не успли посдть волосы на голов Степана Егоровича, не успла потерять своей миловидности всегда здоровая и дятельная Анна Ивановна, какъ у нихъ оказалось двадцать два человка дтей — и вс дти были живы и здоровы, на удивленье цлой Симбирской губерніи. Имя Кильдева, человка незнатнаго и небогатаго, стало извстно всмъ и каждому на сотни верстъ въ окружности, единственно благодаря необыкновенной многочисленности его семейства.
«Это другіе Кильдевы!» говорили про тхъ, у кого дтей было много.
Когда Степанъ Егоровичъ прізжалъ по дламъ своимъ въ Симбирскъ, то вс высшіе начальствующіе люди зазывали его къ себ, обходились съ нимъ ласково и милостиво, и непремнно каждый разъ заставляли его разсказывать, когда и какой изъ дтей его родился и какъ ихъ всхъ зовутъ. Степанъ Егоровичъ иногда путался въ своихъ отвтахъ и это доставляло большое удовольствіе его собесдникамъ.
II
Интересно было теперь заглянуть въ Кильдевку. Усадьбу была неузнаваема: къ прежнему домику было сдлано нсколько пристроекъ по мр надобности. Онъ являлся теперь съ виду до крайности страннымъ зданіемъ, откуда вчно неслись разнородные голоса, гд происходила вчная возня.
Возвращаясь, бывало, съ ранней хозяйской прогулки, Степанъ Егоровичъ остановится, поглядитъ на свою усадьбу, улыбнется не то насмшливо, не то печально — и покачаетъ головой.
— Ну, зажужжалъ ужъ мой улей, повысыпали пчелы!
А пчелы бгутъ ему навстрчу — мальчики и двочки, большіе и маленькіе, обсыпаютъ его со всхъ сторонъ, здороваются; каждый спшитъ сообщить что-нибудь папеньк, ввести его въ мірокъ своихъ интересовъ. Иногда Степанъ Егоровичъ не въ дух, заботы разныя не даютъ покою, да взглянетъ на своихъ пчелокъ, радостно и доврчиво жужжащихъ, — и умилится духомъ, каждаго и каждую приласкаетъ, по головк погладитъ, старается никого не обидть.