— Фирсъ Иванычъ! — захлебываясь, говорилъ онъ:- тамъ у меня жена, дти, дочери спрятались… ихъ сейчасъ сыщутъ твои люди… погубятъ… защити… помилуй!..

Это страшилище, этотъ извергъ, упивавшійся кровью, былъ для Степана Егоровича теперь уже не страшилищемъ и не извергомъ, на него была одна надежда, онъ являлся единственнымъ заступникомъ и спасителемъ.

— Будь спокоенъ, пріятель, никто твоихъ не тронетъ — я ужъ распорядился. А теперь пойдемъ, покажи мн, гд он спрятались — познакомь съ женой, съ дочками, пускай сюда вернутся въ домъ… нечего имъ прятаться, я караулъ у дверей поставлю и, пока я твой гость, никто и пальцемъ тебя и твоихъ не тронетъ.

Фирсъ отворилъ дверь и вышелъ, обнявъ и увлекая за собою шатающагося, будто совсмъ пьянаго хозяина.

Двадцать пять лтъ передъ тмъ, конечно, никому изъ товарищей и однополчанъ Фирса Ивановича не могло прійти въ голову, что онъ когда нибудь будетъ фигурировать въ роли атамана разбойничьей шайки, что его имя будетъ повторяться съ ужасомъ тысячами народа и останется заклейменнымъ самыми зврскими злодйствами. Тогда это былъ красавецъ юноша, милый и добрый товарищъ, шалунъ, всегда готовый на самыя смлыя выходки, часто попадавшійся и охотно выручаемый товарищами. Дружне всхъ онъ былъ съ Кильдевымъ, жили они душа въ душу, и даже на одной квартир. Фирсъ былъ года на два — на три моложе Кильдева, а потому тотъ относился къ нему, какъ старшій братъ, выручалъ его всячески, длился съ нимъ послдней копйкой. Выйдя въ отставку и переселившись въ симбирскую глушь, Кильдевъ очень горевалъ о пріятел, но сношенія ихъ прекратились; переписка тогда, въ особенности между молодыми офицерами, была дломъ непривычнымъ. Года черезъ два, при случайной встрч съ однимъ изъ петербургскихъ знакомыхъ, Кильдевъ первымъ долгомъ спросилъ про Фирса и тутъ узналъ, что Фирсъ пропалъ безъ всти. Случилась у него драка съ кмъ-то изъ товарищей; Фирсъ обладалъ громадной силой и въ бшенств себя не помнилъ, — драка окончилась нечаяннымъ убійствомъ. Исторія выходила скверная, молодому сержанту приходилось тяжело расплачиваться — и вотъ онъ бжалъ изъ Петербурга, и никто не зналъ, гд онъ и что съ нимъ. Конечно, не будь этой пьяной драки, не будь шального удара, попавшаго прямо въ високъ товарищу, можетъ быть, Фирсъ, красивый и ловкій, любимый всми, сумлъ бы достичь въ войск большого чина и теперь, пожалуй, былъ бы однимъ изъ военачальниковъ, высланныхъ противъ самозванца.

Но шальной ударъ ршилъ иначе. Молодой сержантъ, превратившійся въ бродягу, безъ всякихъ средствъ, обязанный скрывать свое имя, принужденный сходиться съ людьми темными и бжать отъ общества, къ которому принадлежалъ и по происхожденію, и по воспитанію, при этомъ обладая легкомысленнымъ, увлекающимся характеромъ, безъ силы воли, безъ нравственныхъ понятій, онъ съ каждымъ годомъ падалъ все ниже и ниже. Гд только, гд въ эти двадцать пять лтъ не прожигалъ онъ жизнь свою; вся Россія вдоль и поперекъ была ему знакома; и въ особенности знакомы были ему степи приволжскія, куда онъ не разъ уходилъ скрываться посл какой-нибудь крупной исторіи. Исторій-же у него было много: гд ярмарка, тамъ ужъ и Фирсъ — маклачитъ, обманываетъ.

Не разъ набиралъ онъ шайку и задумывалъ и исполнялъ очень смлые грабежи. Съ прошлымъ своимъ онъ давно уже покончилъ, у него ничего не осталось отъ прежнихъ склонностей и привычекъ: это былъ настоящій типъ разбойничьяго атамана, который ни передъ чмъ не останавливался, который думалъ только объ удовлетвореніи страстей своихъ, продолжавшихъ кипть въ немъ, несмотря на немолодые годы, несмотря на тревожную и распутную жизнь, немогшую, однако, никакъ сломить его крпкаго организма.

Такой человкъ, какъ Фирсъ, не могъ, конечно, пропустить Пугачевскаго времени, не могъ не сыграть своей роли, къ которой онъ былъ такъ хорошо подготовленъ. Онъ не присоединился къ самозванцу, потому что не терплъ никакого подчиненія. Ему стоило только перемолвиться съ двумя-тремя подходящими людьми, стоило только съ ними показаться въ первомъ большомъ сел и назвать себя Петромъ едоровичемъ, какъ за нимъ повалила толпа народа.

У Фирса были административныя способности и даже нкоторый военный талантъ, благодаря которому, со своей отрепанной, разношерстной шайкой, онъ уже побдоносно выдержалъ стычку съ небольшимъ отрядомъ. Онъ переходилъ съ мста на мсто, грабя все по пути и съ каждымъ днемъ увеличивая свое войско, главныя силы котораго, вмст съ большимъ обозомъ награбленнаго добра, расположены были теперь въ глухомъ лсу, въ нсколькихъ верстахъ отъ Кильдевки.

Фирсъ не заглядывалъ ни въ далекое, ни даже въ близкое будущее, какъ не заглядывалъ въ него и въ теченіе всей своей жизни. Онъ жилъ настоящимъ днемъ — «день мой — вкъ мой!» говорилъ онъ, какъ и вс ему подобные люди. Но у него было свое самолюбіе — ему теперь уже мало было этихъ грабежей по беззащитнымъ усадьбамъ, этой награбленной добычи; удачная стычка съ отрядомъ настоящаго войска его раззадорила, онъ замышлялъ идти на Симбирскъ, а потому подготовлялся, посылалъ въ Симбирскъ шпіоновъ, заготовлялъ запасы оружія, подучалъ свое вейско. Его посланные рыскали во вс стороны, поднимая окрестныхъ крестьянъ и приводя ихъ къ нему въ ставку десятками.

Такъ, нсколько дней тому назадъ, были приведены и нкоторые изъ кильдевскихъ мужиковъ, которые и разсказали Фирсу о жить-быть его стараго пріятеля.

Задумался Фирсъ, вспомнилась молодость и закадычный другъ, «старшій братецъ», какъ онъ тогда называлъ его. Можетъ быть, воспоминаніе этой искренней молодой дружбы было единственное; что сохранилось въ сердц Фирса отъ прежняго времени, отъ свжей и чистой когда-то юности — не все, вдь, умираетъ въ человческомъ сердц. Захотлось страшному «пугачу» повидать Степана Егоровича и быть ему полезнымъ въ такое тяжелое время; да и вс обстоятельства такъ сложились, что оба они другъ другу могли пригодиться. Въ лсу стоянка была неудобная, а укромная усадьба, съ селеніемъ подъ бокомъ, при рчк, среди рощъ и лсовъ, была куда лучше. Въ этой усадьб безъ большихъ хлопотъ и построекъ можно было сдлать и складъ награбленныхъ богатствъ, однимъ словомъ, устроить свою резиденцію, да еще и съ единственнымъ другомъ пожить посл такой долгой разлуки. Такая мысль пришла вдругъ въ голову Фирсу, а разъ ему приходила какая-нибудь мысль, онъ имлъ обычай тотчасъ-же и исполнять ее.

Отрядивъ нсколько десятковъ человкъ изъ своей шайки со старымъ приказнымъ, переименованнымъ въ «полковника», онъ приказалъ имъ идти въ Кильдевку, но ничего не грабить и отнюдь никого не трогать до его прибытія. Онъ не удержался, чтобы не устроить маленькой комедіи, чтобы не пошутить, не попугать пріятеля, конечно, не соображая, что такія шутки иногда очень плохо кончаются. Бдный Степанъ Егоровичъ чуть съ ума не сошелъ отъ пріятельской шутки; но когда нсколько успокоился, когда убдился, что пьяная шайка хотя относится къ Фирсу и не какъ къ государю Петру едоровичу, но все же находится у него въ полномъ повиновеніи — почувствовалъ себя почти совсмъ счастливымъ. Вдъ, ужъ такъ и считалъ, что всмъ смертный часъ пришелъ, а тутъ вдругъ вс живы остались и близкой опасности не предвидится, такъ какъ-же не радоваться, какъ-же не благодарить Бога. О дальнйшемъ-же, конечно, еще не было времени подумать.

Странное явилось тоже у Степана Егоровича отношеніе къ Фирсу; онъ хорошо сознавалъ, что это разбойникъ, убійца, погибшій и страшный человкъ, но въ то-же время онъ не могъ не видть въ немъ и прежняго друга Фирса, не могъ не быть ему благодарнымъ за сегодняшнее спасеніе его семейства. Вдь, не явись самъ Фирсъ, не сдлай должныхъ распоряженій — люди его шайки сами собой нагрянули бы не сегодня, такъ завтра, и всхъ бы перебили. Но къ этому чувству благодарности присоединилось все-таки и сознаніе, что съ разбойникомъ и самозванцемъ Фирской нужно держать себя иначе, чмъ съ другомъ Фирсомъ Ивановичемъ.