И Степанъ Егоровичъ видлъ, что онъ, дйствительно, не снесетъ, видлъ еще разъ, что этому человку нельзя перечить. Тамъ, что еще будетъ, можетъ, Господь спасетъ, а теперь, на словахъ, нужно согласиться, вдь, не сейчасъ-же свадьба, не сейчасъ внчанье, можетъ, удастся протянуть время, можетъ, придетъ помощь.

— Чего-же мн теб отказывать, — сказалъ Степанъ Егоровичъ:-только, вдь, никакъ я не ждалъ этого. Дай мн придти въ себя, дай оглядться, такое дло нельзя въ одну минуту покончить. Пускай все будетъ по-человчески, дай приготовить двку… молода, вдь, почти ребенокъ… ее вразумить надо.

Фирсъ подумалъ съ минуту.

— Ну, ладно, Степушка, длай, какъ знаешь. Только чуръ, не долго тяни ты, говорю, больно мн полюбилась Марья Степановна, такъ ждать-то, да тянуть мн совсмъ неохота.

Хотя Степанъ Егоровичъ и выпросилъ у Фирса отсрочку для того, чтобы приготовить Машеньку, но это приготовленіе было довольно странное: Анна Ивановна заперлась съ дочкой въ своей комнатк, крпко обняла ее и, заливаясь слезами, причитала, но тихонько, чтобы Фирсъ или его башкирецъ какъ-нибудь не подслушали:

— Лучше въ гробъ всмъ намъ лечь, чмъ тебя, золотое наше дитятко, выдать замужъ за разбойника!

Отъ такихъ уговариваній Машенька дошла до полнаго отчаянія, и если она до сихъ поръ боялась Фирса, то теперь онъ представлялся ей ужъ истымъ страшилищемъ. Хорошо еще, что Фирсъ былъ занятъ у себя какими-то переговорами со своимъ «полковникомъ» и пока не имлъ времени выразить желанія видть невсту.

Наумъ крпко раздумался, когда Степанъ Егоровичъ, улучивъ удобную минуту, повдалъ ему о своемъ гор.

— Ишь, вдь, разбойникъ, что выдумалъ, — сказалъ онъ:- ишь, до чего добирается! Нагрянулъ незваный-непрошенный, напугалъ всхъ до смерти, все въ дом вверхъ дномъ поставилъ, живетъ себ и въ усъ не дуетъ, словно такъ и быть должно… Такъ вишь ты, ему еще и барышня понадобилась… Это чтобы нашей барышн-красавиц да выйти за разбойника, нтъ, того не можетъ статься! Правда, теперь его воля, да сдается мн, ненадолго, и какъ ни на-есть, а его перехитрить надыть.

— Самъ я это знаю, — отвчалъ Степанъ Егоровичъ:- да какая тутъ хитрость, никакой хитрости не придумаешь, только и можно, что тянуть бремя.

— А какой-же попъ ихъ внчать станетъ? — вдругъ оживившись, спросилъ Наумъ. — Отца-то Матвя вонъ вздернули. Изъ ближнихъ селъ, про то я доподлинно знаю, ни одного попа не уцлло. Ну, вотъ это — разъ будетъ, пускай еще попа отыщетъ, а попъ найдется, такъ у насъ Марья Степановна прихворнетъ изрядно, это — два будетъ. Хоть годочковъ ей и немного, а барышня она смышленая; чай, ради своего спасенія, суметъ хворою прикинуться. Такъ мы пока и оттянемъ время, а тамъ, что Богъ дастъ.

Отлегло немного у Степана Егоровича отъ сердца при этихъ словахъ разумнаго приказчика.

— Золотой ты человкъ, Наумъ, — сказалъ онъ и потрепалъ его по плечу. — Коли живы останемся, никогда я этой службы твоей во все это тяжелое время не забуду.

Наумъ поклонился въ поясъ господину.

— Эхъ, сударь-батюшка Степанъ Егоровичъ, не велика моя служба, да кому-же мн служить, какъ не теб, ты нашъ кормилецъ. А ужъ чуетъ, чуетъ мое сердце, что вс бды да напасти отойдутъ отъ насъ и будетъ на нашей улиц праздникъ… не даромъ говорится: сердце вщунъ! Я своему сердцу врю и съ каждымъ-то днемъ мн спокойне и спокойне становится: не спроста это говорю: быть на нашей улиц празднику!..

Все такъ и сдлалось, по совту разумнаго Наума. Покричалъ, побурлилъ «Петръ едоровичъ», узнавъ, что вздернули безъ его приказа отца Матвя; но длать было нечего, да и не могъ-же онъ очень взыскивать со своихъ башкирцевъ да киргизовъ: раздражать ихъ, особливо теперь, передъ задуманнымъ походомъ на Симбирскъ, никакъ не приходилось. Оставалось искать попа. И для этого Фирсъ отрядилъ нсколько человкъ и разослалъ ихъ въ разныя стороны.

Однако прошло съ недлю, а попъ не являлся. Страстный женихъ долженъ былъ ограничиваться свиданьями съ невстой при постороннихъ, при Анн Ивановн и сестрахъ, отъ которыхъ Машенька не отходила. Фирсъ немного утшался тмъ, что, по крайней мр, прежняго страха онъ не видитъ въ невст, что съ каждымъ днемъ она становится спокойне, даже улыбается иной разъ, видимо привыкаетъ къ мысли о предстоящей свадьб.

Дйствительно, въ Машеньк была замтна большая перемна. Наумъ успокоилъ Степана Егоровича, а Степанъ Егоровичъ въ свою очередь успокоилъ домашнихъ, уговорилъ Машеньку, объяснилъ ей все, сказалъ, что отъ ея поступковъ зависитъ не только ея, но и всхъ ихъ спасеніе. И Машенька хорошо поняла это и выказала гораздо больше присутствія духа и сообразительности, чмъ даже можно было ожидать. А когда, наконецъ, притащили откуда-то священника, то она сыграла свою роль больной, какъ нельзя лучше. Фирсъ сначала совсмъ не поврилъ ея болзни, но, взглянувъ на нее, онъ не могъ не убдиться въ дйствительности ея страданій.