Голосъ мамы дрогнулъ, и она поднялась въ волненіи.

— Знаешь, — продолжала она;- знаешь, это даже хорошо, что она явилась слишкомъ рано; если суждено теб погибнуть, то по крайней мр ты одинъ погибнешь, а тогда-бы съ тобою погибло много невинныхъ. Но, Боже, какъ все это страшно! Ты мн ничего не писалъ и хотя я все предчувствовала, все понимала, но все-же мн казалось иногда, все-же я надялась, что, можетъ быть, и не такъ оно… хала я сюда и думала: «можетъ быть, она только посмется надъ нимъ и оттолкнетъ его», а вотъ ты теперь хвалишься, что счастливъ!.. Да я-то вижу, что во вчерашнемъ разговор и заключается все твое несчастье. Она сказала, что любитъ тебя, она хорошо знала, что въ этой фраз твоя погибель, — оттого, можетъ быть, и сказала ее.

— Но неужели ты совсмъ не можешь поврить ей, мама? Неужели ты не предполагаешь въ ней дйствительно ничего ужъ свтлаго? Ты заблуждаешься, ты ея не знаешь… Да, конечно… я понимаю, что ты иначе и не можешь смотрть на нее. Но, увряю тебя, я знаю, всею душой моею знаю, что можно теперь успокоиться и что все хорошо будетъ…

— Ничего не будетъ. Она родилась такою, такою и умретъ. Помнишь, помнишь ты мн разсказывалъ, не тогда, когда это было, тогда ты все скрывалъ отъ меня, а потомъ разсказывалъ про ея жестокость съ животными, про сцену въ кухн съ несчастнымъ ракомъ: она вся тутъ, такою и осталась. И теперь ты этотъ ракъ, которымъ она играетъ, котораго танцовать заставляетъ, котораго рветъ на части: это дьяволъ; я ее знаю.

Мы были такъ взволнованы, что ничего не слышали; но вдругъ спущенная портьера зашевелилась, и мы увидли Зину.

Въ первое мгновенье, взглянувъ на нее и узнавъ ее, мама вся вздрогнула, хотла уйти куда-нибудь, искала глазами выхода изъ комнаты.

Зина посмотрла на меня, потомъ на маму и съ невольнымъ крикомъ, съ быстро набжавшими слезами бросилась предъ мамой на колни, схватила ея руки, стала цловать ихъ и все плакала, и все цловала, и глядла съ такою нжностью, такимъ дтскимъ, жалкимъ и милымъ взглядомъ.

Я оставался неподвижнымъ предъ этою сценой, я жадно всматривался въ нихъ обихъ. И вотъ я сталъ замчать, какъ мама, сначала испуганная, изумленная и негодующая, понемногу стала свтлть и измняться.

Да, я не ошибался; она ужъ не хочетъ уйти, не хочетъ освободиться отъ этихъ нежданныхъ, ненавистныхъ поцлуевъ. Она смотритъ, смотритъ на Зину, и вдругъ… вдругъ обнимаетъ ее одною рукой… Вотъ и на ея глазахъ слезы, вотъ она совсмъ ужъ обняла ее и цлуетъ. Я не могъ оставаться безучастнымъ свидтелемъ этого, я кинулся къ нимъ, я усадилъ ихъ рядомъ.

— Ахъ, Боже мой, — заговорила Зина, нжно и радостно глядя на маму:- какое это было сумасшествіе! Я, я думала, что забыла васъ, что не люблю васъ; иногда мн казалось даже, что во мн есть къ вамъ какое-то враждебное чувство и что я даже имю почему-то на него право… Какое безуміе! Знаете, мама, знаете, что еслибъ я узнала, что вы здсь и что я должна васъ встртить у Andr'e, я-бы ни за что не пріхала. Я въ первую минуту даже не узнала васъ; но когда узнала, то увидла, какъ васъ люблю… И, Боже мой, какъ я счастлива, что вы здсь и именно теперь!.. Andr'e,- сказала она, взглянувъ на меня и протягивая мн руку:- знаешь-ли ты, что это огромное для насъ счастье, что мама пріхала.

— Конечно, я это знаю, — отвтилъ я.

— И какъ хорошо, что сейчасъ-же, теперь-же мы вс встртились! — продолжала Зина. — Мама, вотъ вы-то, вы-то должны меня ненавидть! Взгляните на меня, посмотрите, скажите мн хоть что-нибудь, вдь, вы мн еще ничего не сказали!..

— Что-жъ мн сказать теб? — прошептала мама, поднимая на нее свои глаза съ тихимъ и нжнымъ выраженіемъ. — Я тоже никакъ не воображала, что встрчусь такъ съ тобою… Ты-то смотри на меня, смотри… вотъ такъ!

Она взяла обими руками и наклонила къ себ лицо Зины, и Зина прямо на нее глядла. Ея странные, молчащіе глаза не молчали теперь, а изливали потоки яснаго свта. Мама видла этотъ свтъ: ея лицо говорило мн это, и я не могъ сомнваться.

Зина вдругъ отстранилась отъ нея, будто для того, чтобы лучше разглядть и прочесть ея мысли.

— Врите-ли вы мн? — проговорила она. — О, чтобъ я теперь сдлала, чтобы заставить васъ врить! Да, вы мн должны врить!.. Andr'e, я шла къ теб сегодня затмъ, чтобы докончить вчерашній разговоръ. Мама, вдь, вы все знаете; я понимаю, что онъ не могъ утаить отъ васъ что-нибудь, и что это не нужно. Я шла къ нему, чтобы досказать… Еще вчера, говоря съ нимъ, я въ себ сомнвалась, но потомъ всю эту ночь я не заснула нм на минуту, я все думала, думала, я много пережила въ эту ночь, и вотъ для того здсь, чтобы сказать ему: не уходи, ты можешь спасти меня…

Она крпко схватила мою руку, а другою рукой привлекла къ себ маму.

— О, какъ вы должны были ненавидть меня, дорогая мама, и какъ я этого стоила! Сколько мукъ, сколько несчастья я вамъ причинила, и тогда, давно, а главное теперь, въ это послднее время!.. Да, но, вдь, и сама я очень несчастна, и меня тоже пожалть можно… Вотъ я теперь каюсь передъ вами…

И точно, она каялась. Все лицо ея преобразилось; изъ глазъ ея, поднятыхъ куда-то надъ нами, по временамъ капали крупныя слезы; она вся была воплощеніе искренности.