— Не ропщите, моя милая; роптать грхъ, — перебила ее дама. — А насчетъ сапоговъ подайте отдльное прошеніе.

— Слушаю-съ, сударыня.

Молодой человкъ вправилъ въ глазъ монокль, смотрлъ на женщину въ упоръ и спрашивалъ:

— Вы пенсію посл мужа получаете, Софья Дмитріевна Говоркова?

— Нтъ, мужъ не выслужилъ пенсіи. Онъ давно умеръ.

— А сколько лтъ?

— Двнадцать лтъ. Сначала я имла табачную лавку, потомъ занималась шитьемъ блья… Мастерицу держала, сама шила.

— Позвольте, позвольте… Какъ-же вы можете имть восьмилтняго ребенка, если вашъ мужъ умеръ двнадцать лтъ назадъ?

— Ахъ, господинъ! — вздохнула женщина.

— Что: ахъ, господинъ! Вдь это развратъ… Мы разврату не покровительствуемъ. Все это мы должны взвсить, принять въ разсчетъ посл наведенія справокъ.

— Пьеръ! Пьеръ! Оставь, — остановила молодого человка дама.

— Зачмъ-же оставлять, ma tante? Какихъ лтъ былъ вашъ умершій ребенокъ?

— Пьеръ! Брось! Довольно. Ты пожалй мои нервы. Сколько вы платите за квартиру?

— Пятнадцать рублей. Вотъ въ кухню жильца за четыре рубля пускаю.

— Жильца? — переспросилъ молодой человкъ и подмигнулъ дам. — Это какой-же жилецъ? Этотъ жилецъ не отецъ-ли вотъ итоги ребенка?

— Пьеръ, ты, должно быть, хочешь убить меня. Знаете что, моя милая… Я нахожу, что вы нсколько дорого платите за квартиру.

— Но какъ-же дешевле-то, сударыня? Вдь насъ четверо. Въ уголъ съ четырьмя дтьми не пустятъ. Ужъ я искала квартиру подешевле, но дешевле нтъ.

— Именно дорого, ma tante… И я нахожу, — поддакнулъ молодой человкъ. — Пятнадцать рублей… Вы живете, мадамъ, въ одиннадцати рубляхъ, тогда какъ вы смло могли-бы имть квартиру въ пять. И наконецъ, какъ хотите, я не вижу у васъ вопіющей бдности. Разв это бдность, если есть самоваръ? Вотъ и кой-какая посуда у васъ въ кухн… Это ваша посуда? Вашъ самоваръ?

— Мой. Все мое.

— Не вижу я тутъ особенной бдности. Вотъ и дв ложечки чайныя. Вдь вы, милостивая государыня, должны расходовать деньги осторожно. Он ассигновываются на истинно бдныхъ. А какая-же это бдность, если даже чайныя ложки! Вотъ еще третья лежитъ.

— Мельхіоровыя, сударь.

— Еще-бы были серебряныя! Вотъ у васъ и селедка съ картофелемъ на стол стоитъ. Вдь это не да, а закуска. А закуска къ обду — это ужъ роскошь. Можетъ быть даже и за водкой послано къ селедк, кто васъ знаетъ! Вонъ и щи у васъ на таган разогрваются, кусокъ мяса изъ котелка торчитъ.

— Ахъ, сударь!

— Что: сударь! Такъ, моя милая коллежская секретарша, нельзя. Мы должны отвчать передъ, Богомъ и людьми за деньги, которыя мы даемъ. Такъ вдь, ma tante?

— Ахъ, Пьеръ, ты меня убьешь!

— Я сейчасъ кончу, ma tante. Нельзя отдаваться въ руки… Надо выдавать деньги осмотрительно, и если мы что замтимъ, то должны высказаться. А тутъ: ребенокъ не отъ мужа, на таган щи, къ водк закуска, ложки, фотографіи на стн въ рзныхъ рамахъ. Это чортъ знаетъ что такое! Наконецъ, вы просите на погребеніе, а мы и покойника не видимъ.

— Да вдь я просила на погребеніе полтора мсяца тому назадъ. Не можетъ-же тло стоять полтора мсяца въ квартир. Этого и полиція не дозволить.

— Ахъ, моя милая вдова коллежскаго секретаря, не говорите мн, пожалуйста, пустяковъ! Я не глупе васъ. Я высшее учебное заведеніе окончилъ. Я права изучалъ. Я… Однимъ словомъ, я не люблю слушать вздоръ и прошу васъ это бросить. Какъ вамъ угодно, ma tante, но я вижу даже нкоторое благосостояніе въ этой бдности, — обратился молодой человкъ къ дам. — По моему, это псевдо-бдность и мы даже не въ прав… (Онъ пожалъ плечами и сдлалъ гримасу). Римское право говоритъ… Смотрите, даже чугунный утюгъ на полк! Нтъ, мы не въ прав… Насъ уполномочиваютъ. а мы вдругъ… Зачмъ? Нехорошо. Кром того, не слдуетъ покровительствовать и разврату.

— Оставь, Пьеръ… Брось… — снова остановила дама молодого человка. — Ну, а вы, моя милая, въ субботу въ два часа дня въ нашъ комитетъ, — обратилась она къ женщин. — Вы придете и получите пять рублей подъ росписку. Больше мы не въ прав выдавать при такой обстановк. А вотъ это лично отъ меня вашимъ дтямъ. Никаноръ! Дай сюда мой баулъ.

Дама взяла изъ рукъ лакея баулъ, вынула оттуда маленькую бонбоньерку и передала женщин.

— Тутъ леденцы. Пусть дти полакомятся. Они не виноваты въ поступкахъ своихъ родителей. Прощайте. Пойдемъ, Пьеръ! Я васъ не оставлю совсмъ безъ помощи, по выдать больше не могу. Мы должны высоко держать свое знамя, нашъ стягъ… — бормотала дама.

Лакей и молодой человкъ выводили ее обратно на лстницу.

— Тише, ma tante… Тише… Осторожне. Тутъ порогъ… — слышался голосъ молодого человка. — Тутъ порогъ и порокъ, — сострилъ онъ и самъ захохоталъ на свою остроту.

Одтый по послдней мод молодой человкъ со стеклышкомъ въ глазу, брезгливо морщитъ носъ, спустился въ сопровожденіи дворника въ подвалъ, вошелъ въ дверь, обитую грязной рогожей, и спросилъ:

— Дочь статскаго совтчика Манефа Александровна Плошкина здсь живетъ?