— Прежде я учила дтей въ одномъ купеческомъ семейств, учила изъ-за стола, но теперь я отъ Биби оторваться не могу, ни на минуту отойти не могу, продолжала она. — Желаете, я вамъ сейчасъ принесу ее показать? Ее лчитъ докторъ при обществ покровительства животнымъ, но, судите сами, она уже стара, ей шестнадцать лтъ, ее невозможно вылчить. Можно мн вынести это бдное животное?

— Помилуйте, зачмъ же это? Это совсмъ лишнее, сказалъ молодой человкъ.

— Ахъ, мосье… Посмотрите на нее хоть изъ участія. Она слпа на одинъ глазъ. Я носила ее къ глазному доктору, но, представьте, тотъ говоритъ, что онъ собакъ не лчитъ.

— У васъ нтъ ни братьевъ, ни родственниковъ, которые бы вамъ помогали?

— Никого, никого, кром Биби. Я уже сказала вамъ, что я сирота. Княгиня Мухмирадзи моя подруга дтства… Прежде она приглашала меня иногда погостить къ себ на недльку, на дв, но теперь она ухала въ Симбирскую губернію и при мн нтъ даже друга, кому бы я могла повритъ свое сердце, свое горе. Одна Биби! Ахъ, только бы Биби была здорова, и я не просила бы о помощи! Прежде я вышивала гарусомъ подушки, коврики, туфли для лавки въ Перинной линіи, но теперь у меня руки отняты. Биби связала меня по рукамъ, по ногамъ. Вы не можете себ представить, сколько съ ней хлопотъ! Я не ропщу, роптать грхъ, но… Вотъ, у меня и за квартиру еще не плачено. Ахъ, мосье, сжальтесь и назначьте мн помощь хоть для этого несчастнаго животнаго!

— Вы получите, получите… Мы обсудимъ это въ комитет.

Молодой человкъ записалъ показанія старушки на прошеніи и спросилъ.

— Сколько вамъ лтъ?

— Ахъ, мосье, что вы! Я не знаю, право… Я не считала… сконфузилась старушка.

— То-есть, какъ же это такъ?

— Да такъ… Не знаю… Забыла….

— Видите, я не спрашивалъ бы, но я долженъ записать для соображеній… У насъ такой порядокъ. При доклад я долженъ все выяснить. Я секретарь.

— Какъ хотите, а я не знаю. Думаю, что не боле… тридцати съ чмъ-нибудь.

Молодой человкъ улыбнулся на слова старушки и помтилъ что-то на прошеніи.

— Сколько вы написали?

— Да нисколько. Такъ помтилъ. Сколько вы платите за помщеніе?

— Пять рублей. Когда я на чердак жила, я за пять рублей имла лучшій уголъ, но Бибишка, Бибишка! И какія я страданія выношу изъ-за нея по квартир! Люди жестокосерды и не всегда пускаютъ съ животнымъ.

Молодой человкъ укладывалъ въ портфель прошеніе.

— Вы, кажется, больше сорока лтъ написали мн? — спросила его старушка.

— Я ничего не упомянулъ о лтахъ. Я написалъ, то, что вижу.

— Мерси. Итакъ, стало быть, я могу разсчитывать на какую-нибудь помощь?

— Да, получите, Я буду ходатайствовать. Прощайте.

— Прощайте, мосье. Благодарю васъ.

Молодой человкъ сталъ уходить.

— Ахъ, мосье! Одно слово… Вы о Бибишк-то не забыли помтить?

— Да вдь собаки въ соображеніе не принимаются, отвчалъ на ходу молодой человкъ. — Но, впрочемъ… Вы получите, получите…

Въ догонку ему послышались слова:

— Собаки въ соображеніе не принимаются… Странно… Но чмъ же он виноваты, что он собаки! Какое жестокосердіе!

Два элегантно одтые франта подкатили на рысак къ воротамъ дома въ одной изъ отдаленныхъ улицъ Песковъ. Одинъ брюнетъ, другой блондинъ; брюнетъ плечистый, рослый; блондинъ маленькій, плюгавенькій. Брюнетъ съ расчесаннымъ проборомъ на затылк; блондинъ съ капулемъ на лбу, виднющимся даже изъ-подъ полей глянцевой плюшевой шляпы-цилиндра. У брюнета монокль въ глазу; у блондина пенснэ на носу.

— Кажется — здсь, — сказалъ брюнетъ, вылзая изъ саней. — Домъ № 17… Здсь…

— Посмотримъ твоихъ бдныхъ… — прокартавилъ блондинъ.

— Моихъ! Поврь, ежели-бы не графиня Глухищева, никогда-бы я и не вздумалъ длать эти визитаціи. Вдь я секретаремъ благотворительнаго общества, гд она предсдательствуетъ.

— Охота теб у старой дуры!..

— Глупа, но вліятельна… Ея слово вско… А мн ужъ пора сдлать карьеру. Нельзя-же весь свой вкъ только числиться и числиться. Она, вонъ, губернаторовъ пристраиваетъ! Гд здсь вдова учителя Подкованцева живетъ? — обратился брюнетъ къ мужику съ бляхой на шапк, виднющемуся въ ворота.

— А вотъ пожалуйте все прямо, въ самый конецъ двора. Какъ дойдете до помойной ямы — сейчасъ налво. Тутъ будетъ дверь и на ней вывска съ сапогомъ, такъ въ эту дверь и во второй этажъ.

— Дуракъ! Дубина! Что я такъ могу понять! Ты проведи меня… Я секретарь общества призрнія сирыхъ и неимущихъ.

Обруганный дворникъ снялъ шапку и повелъ по двору. Дворъ былъ грязный.

— Главное, меня интересуютъ дочери этой вдовы, а то-бы я съ тобой не похалъ, — говорилъ блондинъ. — Вдь попадаются, я думаю, и хорошенькія канашки у этихъ вдовъ?