— А затмъ, чтобъ на будущее время хорошенько выдрессироватъ его. Теперь онъ добрый, сговорчивый, потому что женихъ и влюбленъ, какъ котъ въ март мсяц, а вдь потомъ можетъ показать и когти, Нтъ, сразу построже, такъ лучше… Я съумю покорить его.

— Да вдь ужъ покорила.

— Я говорю о будущемъ. Вдь вотъ по отношенію найма дачи въ Ораніенбаум онъ мн давеча немного поперечилъ. «Служба прежде всего, далеко здить на службу, я шестнадцать лтъ не бралъ отпуска, чтобы ускорить пенсію», — припоминала она слова Іерихопскаго. — А я такъ его выдрессирую, что онъ каждый годъ будетъ брать отпускъ для сопровожденія меня за границу. Хотите пари держать, что ужъ будущій февраль мы будемъ проводить съ нимъ въ Ницц или въ Италіи?

Соняша все это говорила быстро, скороговоркой, съ какимъ-то нервнымъ подергиваніемъ лица, кусая себ губы и стоя съ блещущими глазами.

— Не слдуетъ, Соняша, теб его такъ притснять, право, не слдуетъ, — заступалась Манефа Мартыновна за Іерихонскаго.

— Нтъ, слдуетъ! — воскликнула Соняша, хватаясь за сердце, и поблднла въ лиц. — Если я выхожу за него замужъ, то потому только, что жить хочу, хорошо жить хочу! Понимаете-ли вы это? Хорошо. Ужъ продаваться, такъ продаваться хорошо.

Она засмялась, потомъ захохотала, быстро опустясь въ кресло и держась за бока. Смхъ ея вскор перешелъ въ плачъ, плачъ въ рыданія, и съ ней сдлалась истерика.

Манефа Мартыновна испугалась, бросилась къ дочери со стаканомъ воды.

— Что съ тобой, Соняша? Что ты это? Выпей скоре воды… — тревожно говорила она. — Это все оттого, что ты нервничаешь и злишься… А ты будь, милушка, спокойне.

Но истерика прекратилась не скоро. Была вызвана кухарка Ненила. Появились валерьяновыя капли. У Соняши начали разстегивать корсажъ, сняли съ нея корсетъ, перевели ее въ спальню и уложили въ постель. Руки у Манефы Мартыновны тряслись, глаза слезливо моргали. Ненила, раздвая Соняшу, недоумвала.

— Что такое, барыня, съ барышней-то нашей стряслось? — тихо спрашивала она Манефу Марты новну.

— Нервы… — отвчала та коротко.

— Съ чего неврамъ-то быть, помилуйте. Кажется, все вокругъ пріятное… Женихъ генералъ… и все эдакое… Браслетку-то вдь я видла, какую имъ генералъ подарили. Да и кольцо… Съ нареченными-то, матушка-барыня, Манефа Мартыновна, я васъ еще к не поздравила… Поздравляю, барыня…

— Спасибо. Откуда ты это только все знаешь?.. — сухо сказала Манефа Мартыновна,

— О, Господи! Да у насъ вся лстница объ этомъ говоритъ! Во всхъ квартирахъ разговоры! — возвысила голосъ Ненила.

— Тише… Чего ты орешь-то! Надо дать Софь Николаевн покой. Уходи.

— Молчу, молчу, барыня…

И Ненила отправилась въ столовую убирать посуду посл ужина. Манефа Мартыновна переодлась въ блузу и пошла помогать ей.

Когда Манефа Мартыновна вернулась въ спальню, Соняша, уже успокоившаяся, лежала совсмъ раздтая въ постели подъ одяломъ, съ напудреннымъ лицомъ и при свт свчки читала книгу. Она поцловала дочь и тихо спросила:

— Съ чего это ты? Что такое съ тобой стряслось, дурочка?

— Ахъ, мамаша, мамаша! И вы еще спрашиваете! — спокойно уже отвчала Соняша. — Думаете, легко мн? Весь вечеръ нервы-то были какъ струны натянуты, натянуты до послдней степени — ну, и лопнуло. Разв я о такомъ муж мечтала? Разв такимъ я себ будущаго мужа представляла?!.

Голосъ Соняши опять дрогнулъ. Мать тоже слезливо заморгала глазами и ужъ не сочла нужнымъ противорчить дочери, а только сказала:

— Ну, оставь, оставь… Ужъ не разговаривай…. Не тревожь себя…

Она стала раздваться, легла спать, полежала немножко и проговорила:

— Хочешь слушать меня, такъ совтую теб завтра въ церковь сходить и свчку поставить. Это успокоитъ тебя.

— Не поможетъ!

Соняша сдлала глубокій вздохъ и погасила свчку.

На слдующее утро, часу въ девятомъ, когда Манефа Мартыновна еще~только кофе пила, явился Іерихонскій. Онъ былъ въ вицмундир, съ портфелемъ и весь сіялъ улыбкой.

— Простите великодушно, но, отправляясь на службу, не утерплъ, чтобы не забжать къ вамъ, — сказалъ онъ. — Ахъ, Манефа Мартыновна, какъ я счастливъ въ настоящее время! Безгранично счастливъ! — началъ онъ, когда та пригласила его въ столовую выпить чашку кофе. — Всю ночь провелъ я въ самыхъ радостныхъ кудрявыхъ сновидніяхъ и теперь прилетлъ, какъ мотылекъ къ роз. Простите, къ моимъ годамъ можетъ быть и не идутъ такія сравненія, но я сердцемъ молодъ еще, Maнефа Мартыновна. А гд-же Софія Николаевна? Могу я ее видть?

Онъ несказанно удивился, когда ему было сказано, что Соняша еще спитъ.

— Занездоровилось что-нибудь Софіи Николаевн или это она такъ? — задалъ онъ вопросъ.

— Баловница. Избалована она у меня, Антіохъ Захарычъ, — отвчала Манефа Мартыновна. — Избалована и теперь такую привычку взяла, что никогда раньше одиннадцати часовъ не поднимается съ постели. Она долго читаетъ ночью въ постели. Очень долго.

— Очень жаль, что не имю возможности дождаться, когда она встанетъ. Обязанъ хать на службу… Служба прежде всего, — говорилъ Іерихонскій. — Но кром желанія лицезрть Софію Николаевну, я хотлъ передать ей маленькій подарокъ на покупку нарядовъ, необходимыхъ даже при самомъ скромномъ парад бракосочетанія, и если она и вы не побрезгуете, то вотъ-съ… передайте ей…