— Такъ мн Дарья сказывала, такъ Семенъ говорилъ, — спокойно отвчала Ненила.

— Давай мн скоре одваться! — снова закричала Манефа Мартыновна, тутъ-же поспшно сбрасывая съ себя блузу, — давай коричневое шелковое платье. Я сейчасъ побгу туда и узнаю, въ чемъ дло. А сама изъ квартиры: не выходи. Провизію потомъ купимъ, когда я вернусь:

Ненила засуетилась. Было принесено платье, сапоги. Манефа Мартыновна наскоро переодвалась, рвала крючки и петли у платья, пуговицы у полусапожекъ и, не причесавшись, не взглянувши даже на себя въ зеркало, побжала наверхъ къ Іерихонскимъ.

Дабы не звониться у парадныхъ дверей и не длать переполоха, къ Іерихонскимъ она пошла по черной лстниц черезъ кухню, быстро пробжала мимо Дарьи, щепавшей косаремъ полно на лучины для растопки плиты, мимо Семена, начищавшаго хозяйскій сапогъ, и очутилась въ столовой.

Въ столовой у стола, около никелированнаго кофейника, сидлъ Іерихонскій и мшалъ ложечкой въ стакан налитый кофе со сливками. Тутъ-же лежалъ на поднос большой, початый уже, поднесенный вчера крендель. Іерихонскій, былъ въ подаренномъ ему свадебномъ халат, синемъ атласномъ съ желтой отдлкой и въ красныхъ туфляхъ. Завидя Манефу Мартыновну, онъ вскочилъ со стула и, схватившись руками за грудь, какъ-бы закрывая что-то, заговорилъ:

— Прошу извиненія, мамаша, что застаете въ такомъ костюм. Не ожидалъ такъ рано.

— Полноте, полноте…Что за церемоніи, Антіохъ Захарычъ… Сидите, пожалуйста, — сказала Манефа Мартыновна. — Я знаю, что еще рано, но я пришла узнать, что съ Соняшей. Нездорова она, что-ли? Моя Ненила была сейчасъ у васъ и разсказываетъ ужасныя вещи.

Но Іерихонскій уже юркнулъ въ кабинетъ и оттуда говорилъ:

— Подождите, добрйшая, минуточку. Сейчасъ. я надну на себя подобающій костюмъ и разскажу. вамъ все по порядку. Въ туфляхъ позволите мн быть? Я потому прошу, что Семенъ проспалъ, что-ли, сегодня и не усифлъ еще вычистить мн сапоговъ.

— Ахъ, пожалуйста, не безпокойтесь. Напрасно вы и переодваетесь. Сидите въ халат. Халатъ у васъ новый прелестный и такъ онъ вамъ къ лицу… — уговаривала его Манефа Мартыновна.

Но Іерихонскій уже выходилъ изъ кабинета переодтымъ. На немъ былъ вицмундиръ, срыя брюки, черная. форменная жилетка, при ночной сорочк, причемъ на шею онъ повязалъ красный фуляръ.

— Добраго здоровья, мамаша, — сказалъ онъ, протягивая руку. — Кофейку не прикажете-ли?

— Пила я, Антіохъ Захарычъ. Не мучьте меня, скажите, что такое приключилось съ Соняшей? — перебила его Манефа Мартыновна. — Можно къ ней? — сдлала она движеніе.

— Спитъ, запершись въ спальной, — тихо произнесъ Іерихонскій. — Постучитесь къ ней. Можетъ быть, проснется и вамъ-то отворитъ.

— Но она нездорова? нездорова она? — допытывалась Манефа Мартыновна.

Іерихонскій развелъ руками и произнесъ:

— Полагаю, что нездорова, иначе чмъ-же объяснить ея поведеніе!

— Какое поведеніе? что такое? Не мучьте, голубчикъ, разскажите поскоре.

— Прошу покорно приссть. Успокойтесь, пожалуйста. Я самъ горячился, но успокоился.

— Ахъ, да разсказывайте скорй!

Манефа Мартыновна сла. Лицо ея все подергивалось отъ ожиданія. Іерихонскій началъ:

— Вчера, посл ухода вашего, я подслъ къ Софіи Николаевн. Дло было въ спальной… Ничего ей худого не сказалъ. Заговорилъ о предстоящемъ найм дачи. Софія Николаевна отвчала урывками. Я обнялъ ее за талью… Какъ мужъ обнялъ, Манефа Мартыновна… Хотлъ ласку оказать, приласкаться. «Чего, я говорю, другъ мой, вы такъ непріязненны со мной? Отчего не могу я, дорогая моя, ничмъ передъ вами выслужиться»? Только и сказалъ. Вдругъ она меня оттолкнула. Оттолкнула и пересла въ кресло. Я опять къ ней… Согласитесь сами, вдь я мужъ. Мужъ я?

— Конечно-же мужъ, — кивнула Манефа Мартыновна. — Но, Бога ради, говорите дальше. О, я предчувствовала!

— Вдругъ, Софія Николаевна какъ взвизгнетъ, — продолжалъ Іерихонскій. — Я испугался, а она хохочетъ. Сидитъ въ кресл, хохочетъ и за бока держится.

— Предчувствовала, предчувствовала! — повторяла Манефа Мартыновна, воздвая руки къ потолку.

— Хохотала, хохотала и вдругъ расплакалась…

Начались рыданія, а потомъ истерика.

— Такъ я и знала!

Манефа Мартыновна всплеснула руками.

Іерихонскій всталъ.

— Полная истерика… Начали мы ее успокаивать… — повствовалъ онъ. — Тутъ и я, и Семенъ — я уже хотлъ за вами посылать, но смотрю, Софія Николаевна успокаивается. Раздли мы ее и уложили въ постель. Я хожу по спальной на ципочкахъ. Ахъ, да… Передъ истерикой она мн халатъ подарила и таково любезно разговаривала. Хожу я на ципочкахъ… Дай, думаю, надну обновку, халатикъ, то-есть. Снялъ съ себя въ спальной пиджакъ, надлъ халатъ и перешелъ въ гостиную, чтобъ дать ей успокоиться. Дверь приперъ. Вдругъ слышу хлопъ дверью… щелкъ замокъ — и заперлась.