Синева осенних вечеров
вернуться

Гроссман Марк Соломонович
Шрифт:

ЗАБРОСЬ ПЕРО, ЗАБЕЙ ВОРОТА

Забрось перо, забей ворота, Забудь приятелей своих, Когда не клеится работа, И есть слова — и нету их. Уйди — и встань у перекрестка, У троп, что тянутся к жилью, И встретишь женщину-подростка, Ее — поэзию свою. Под суматошный окрик чаек И поселковых псов содом — Ее как вдовушку качает, Что на заре плетется в дом. Идет улыбчиво и зыбко, То замирая, то спеша, И ей воочью снится зыбка И крик начальный малыша. 1972

ВЕКА НОВОГО НОВЫЕ МЕРКИ

Века нового новые мерки, Гул ракет на крутом вираже, Но загадка рожденья и смерти, Как и прежде, теснится в душе. …Где-то в дымке веков и событий, В спешном шелесте суток и лет Отыщите меня, позовите, Я не бросовый все же поэт. У меня среди книг и книжонок, В мешанине бумажной стола, Попадался и стих обнаженный, И сердечная строчка была. Я точил их частенько ночами, Мой читатель, утраты терпя, Чтоб в успехе они и в печали Недокучно хранили тебя, Чтоб в живой толкотне общежитий Ты в ответ поклонился словам. …Позовите меня, отыщите, Может, я и понадоблюсь вам. 1972

ПРОСТИ, УЧИТЕЛЬ, ЕСЛИ МОЖНО

Степану Щипачеву

Прости, учитель, если можно, Мне мой набег издалека Без приглашения положенного, Без телефонного звонка. Мне нынче худо стало что-то, Дела не ладятся мои, И вяло тащится работа По выбоинам колеи. А мне, как в молодости строгой, В мальчишестве, что утекло, Нужны твои скупые строки, Твое сердечное тепло. Пусть я давно не юный малый, И отошла былая прыть, Пусть для юнцов уже, пожалуй, Я сам — наставник, может быть, — Но, человек земной и грешный, Я про себя твержу одно: «Пускай мне светит, как и прежде, Твое высокое окно». 1973

КО МНЕ ЗАШЕЛ СОБРАТ ЗАЕЗЖИЙ

Ко мне зашел собрат заезжий, Он бородат и розов был, И снисходительно был вежлив, И утомительно уныл. Читал он долго и тревожно, В худое кутаясь пальто, О том, чего понять неможно, Чего не ведает никто. Я слушал долго и сердито, Почти на муки обречен, Стихи заезжего пиита, Сам бог не ведает о чем. Он кончил. И блюдя приличье, Я вывел парня на крыльцо, И все в ушах звенело птичье Его невнятное словцо. Заря вздымалась над домами И тьму пахала, как плуги. И тень растаяла в тумане, И стихли грузные шаги. Трещали воробьи без счета, И было утра торжество. И пожалел я отчего-то Ночного гостя моего. 1974

И ВЕЧНЫЕ ПИШИТЕ ПИСЬМЕНА

Однажды смерть приходит за тобой, Никто ее внимания не минет. И оседаешь прахом над тропой, Как фронтовик, споткнувшийся на мине. А жизнь вокруг в движении корней, В дыханье листьев, в перезвоне речек. Она поет о нем, и он поет о ней На древних диалектах и наречьях. Еще никто не приходил навек На этот свет, грустите, как хотите, Но человек затем и человек, Чтоб письмена оставить на граните. Он тяжкий молот поднял над собой, Перо, мечтая, обмакнул в чернила, На утлой лодке бросился в прибой, И злоба вод его не схоронила. Пока живете — сейте семена. Наследье предков ревностно храните, И вечные пишите письмена На ограненном грозами граните! 1974

БЕРЕГИТЕ СТАРИКОВ

Ах, как радостно вседневно Знать и сердцем понимать, Что на свете есть Матвевна — Мама, матушка и мать. Что с тобой в едином веке, Как с бойцом в бою боец, Нет, не просто Павлыч некий — Батя, батюшка, отец. Сколько б лет тебя ни било, Но покамест не затих, Хоть какой ты есть, а милый — Для родителей своих. Пусть вокруг и гром и слякоть, — В старом домике своем Можешь ты молчком поплакать Со старушкою вдвоем. Укорят когда — по чести, Без навета, по любви, И вздохнут в ладошку вместе: «Господи, благослови…» Стариков любовь немая, Легче с ней судьбу ломать. Только это понимаешь, Потеряв отца и мать. Враз старее ты на тризне, Хочешь — нет — закон таков. Пуще глаза, больше жизни Берегите стариков! 1974

РАНЫ СЕРДЦА ЗАЖИВАЮТ ПЛОХО

Не умеем ни стонать, ни охать, Но пока ты смертью не убит — Раны сердца заживают плохо, Тихо ноют ссадины обид. Схвачены железными вожжами Будней быта, космоса глубин, Стариков, бывает, обижаем, Терпеливым женщинам грубим. От ничтожных черные печалей — Бесполезно лезем на рожон, Преданных очей не замечаем, Нежелезных жен не бережем. Ворожим на картах и на травах, И в сухой красе осенних жатв Обнимаем лживых и лукавых, Даже кровью жил не задрожав. Что ж, за все положена уплата, И в глуши преданий и баллад Подле прокуратора Пилата Молча усмехается Пилад. 1974

СЕЕТ ИЗМОРОСЬЮ ОСЕНЬ

Сеет изморосью осень… Под шагами грузнет гать. Нет, не срок еще в обозе Старой гвардии шагать. Торопись! Чем века меньше До черты последних дней, Тем желанней нежность женщин, Жажда мужества нужней. И когда дойдет до слуха Шлепанье пяты босой, И появится старуха, Та, раскосая, с косой, — Ты простись со светом белым, Не в укор скажи судьбе: Все, что мог я сделать, — сделал. Черт с тобой, тащи к себе! 1974