– Знают ее физиономию лучше собственных, – ответил Колин и добавил: – Эта дрянь чертовски красива... Пришлось трижды прокручивать запись казни, дважды замедленно, чтоб задавить в них рыцарей. – Трудно заставить мужчину убить красивую девушку, но с такой отлично обученной фанатичкой, как Ингрид, секундное колебание могло оказаться критическим. – И еще я приказал им посмотреть на девочку, прежде чем ее отвезли в морг. Теперь у них нужный настрой. – Колин пожал плечами. – Но, дьявольщина, «Атлас» не разрешит «Дельту». Мы зря тратим время.

– Хочешь проиграть подготовительный этап? – спросил Питер и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Будем считать, что мы получили от «Атласа» «добро» на «Дельту». Начни подготовку к операции точно в двадцать два сорок пять по местному времени. Делай все по-настоящему, до мельчайших подробностей.

Колин медленно повернулся и взглянул в лицо командиру; тот смотрел спокойно, открыто, честно; энергичные очертания рта и подбородка не дрогнули.

– Проиграть? – негромко переспросил Колин.

– Конечно, – коротко и нетерпеливо ответил Питер Страйд, и Колин пожал плечами.

– Дьявольщина, я ведь здесь только работаю. – И он отвернулся.

Питер поднял бинокль и медленно осмотрел огромную машину от хвоста до носа: никаких признаков жизни, все иллюминаторы плотно закрыты. Питер неохотно опустил бинокль чуть ниже и увидел груду тел, все еще сиротливо лежащих на бетоне под передним входом.

Приблизиться к самолету боевики позволили лишь четырежды: для подключения электричества, доставки медикаментов и два раза – Питеру. Всем прочим в доступе было отказано. Ни заправки горючим, ни очистки туалетов, ни поставки продовольствия – угонщики не разрешили даже убрать тела расстрелянных заложников, усвоив уроки прошлых угонов: в Могадишу жизненно важная информация о самолете была получена при очистке туалетов и канализации, а в аэропорте Лод спецназ проник в самолет под предлогом доставки пищи.

Питер продолжал смотреть на трупы, и, хоть он привык к смерти в самых уродливых формах, вид этих тел подействовал на него на редкость сильно. Они свидетельствовали о презрении к строжайшим табу общества. Теперь Питер был полностью согласен с решением Южно-Африканской полиции не пропускать в ворота аэропорта журналистов и телеоператоров. Он знал, пресса всего мира гневно, в самых сильных выражениях, протестует против попыток лишить ее исконного, от Бога, права нести в дома всех цивилизованных людей безобразные картины страшных смертей и зла, любовно запечатленные в цвете, с дотошным профессиональным вниманием к самым жутким подробностям. Без этой восторженной хроники своих деяний международный терроризм утратил бы большую часть своего влияния, значительно облегчив работу Питера. Страйд на миг позавидовал местной полиции, у которой была возможность действовать в интересах общества, потом мысли унесли его на шаг дальше, и он снова задумался о том, кто же имеет право принимать такие решения от лица общественности. Если полиция приняла и претворила в жизнь такое решение, нельзя ли признать их действия очередной разновидностью терроризма, того самого, который она стремится искоренить? «Боже! – сердито подумал Питер. – Я сойду с ума».

Он подошел к старшему диспетчеру.

– Хочу попробовать еще раз, – сказал Питер, и диспетчер передал ему микрофон.

– «Спидберд ноль семь ноль», говорит диспетчерская. Ингрид, вы меня слышите? Отзовитесь, Ингрид.

За последние несколько часов он десятки раз пытался установить контакт, но похитители хранили зловещее молчание.

– Ингрид, пожалуйста, ответьте, – не сдавался Питер, и неожиданно послышался чистый свежий голос:

– Говорит Ингрид. Что вам нужно?

– Ингрид, мы просим разрешения убрать тела.

– Диспетчерская, ответ отрицательный. Повторяю: ответ отрицательный. К самолету никто не подойдет. – Она сделала паузу. – Мы подождем, пока накопится больше для уборки... – Девушка хихикнула, все еще под действием наркотиков. – Дождитесь полуночи, и тогда вам будет чем заняться.

Радио щелкнуло, и наступила тишина.

– Сейчас мы накормим вас обедом, – весело крикнула Ингрид, и пассажиры с интересом зашевелились. – Сегодня у меня день рождения. Вы получите шампанское – здорово, правда?

Но полный маленький врач-еврей неожиданно вскочил на ноги. Его светлые редкие волосы свисали комичными космами, убитое, искаженное горем лицо оплыло, словно растопленный воск. Казалось, он перестал понимать, где он.

– Вы не имели права убивать ее, – заговорил он старческим голосом. – Она была хорошим человеком. Никогда никого не обижала... – Он смущенно огляделся, взгляд у него был туманный, рассеянный. Старик провел рукой по встрепанным волосам. – Вам не следовало убивать ее, – повторил он.

– Она была виновна, – ответила Ингрид. – Невиновных нет, вы все – раболепствующие пособники международного капитала... – Лицо девушки перекосилось, передернулось от ненависти. – Вы виновны – вы все – и заслуживаете смерти... – Она вдруг замолчала, огромным усилием воли справилась с собой и вновь улыбнулась; подошла к маленькому врачу и обняла его за плечи. – Садитесь, – сказала она почти нежно. – Я понимаю, что вы чувствуете, пожалуйста, поверьте. Жаль, что иного пути нет.

Он медленно сел, глаза его были полны горя.