Если вспомнить тот смысл, которым наделяли призвание идеологи Реформации, то мы найдем еще одно важное отличие призвания от желания. Первое указывает на частное благо, к которому стремится профессионал. Желание устремляет человека скорее к высшему благу, с которым соотносится высшее предназначение всякого вообще человека.

Общее у разбираемых здесь феноменов то, что человек переживает не только присутствие, но и отсутствие в его жизни призвания или желания. Тоска, тошнота, скука, чувство абсурдности жизни – состояния человека, который осознал, что ничего не хочет, что в его жизни отсутствует смысложизненная задача. И здесь трудно сказать, что чему предшествует и служит другому причиной: отсутствие ли призванности истощает способность желать, или же, наоборот, отсутствие желаний делает невозможным активный поиск призвания в плане жизни.

По смысловому объему понятие призвания – шире желания, но желание отличается большей смысловой глубиной. Призвание делает мою жизнь значимой, желание делает мою жизнь осмысленной. Призвание, следование которому лишает меня желания, – ложно избранная цель. Желание, не ведущее в конечном итоге к обретению призвания, – ложное желание.

Философ, очень близко подошедший к мысли о синонимичности понятий желания и призвания, – X. Ортега-и-Гассет. В работе 1932 г., написанной к столетней годовщине со дня смерти Гете для берлинского журнала «Die Neue Rundschau», испанский мыслитель различает два типа желания и два способа бытия: «желание быть кем-то окончательно» («желание жить из себя самого») и «желание сохранять за собой право распоряжаться» («желание быть всем») [48] . То, что я называю «личным» желанием, у Ортеги-и-Гассета названо «отказом от права распоряжаться». По мысли испанца, Гете не смог отказаться от «индивидуального» желания сохранять за собой право распоряжаться, и это желание, поддержанное, развитое и закрепленное «ненормально безопасными условиями жизни», сделало его навсегда юным. Вот как пишет о том сам философ: «Индивид впервые встречается с упорством, горечью, враждебностью человеческих обстоятельств. Эта первая атака либо раз и навсегда уничтожает в нас всякую героическую решимость быть тем, что мы втайне есть, – и тогда в нас рождается обыватель, – либо, наоборот, столкновение с тем, что нам противостоит (Универсумом), открывает нам наше «я» и мы принимаем решение быть, осуществиться, отчеканить свой профиль на собственной внешней судьбе. Но если в этот первый решительный час мир не оказывает нам никакого сопротивления и, мягко обтекая нас, обнаруживает чудесную готовность выполнить все желания, – тогда наше «я» погружается в сладкий сон: вместо того чтобы познать себя, оно так и остается неопределенным. Ничто так не ослабляет глубинных механизмов жизни, как избыток легких возможностей. В решающую для Гете пору эту роль сыграл Веймар. Он сохранил в нем его юность, и Гете оставил за собой вечное право распоряжаться. Для него была разом решена экономическая проблема будущего, причем от него самого ничего не потребовалось взамен. Гете привык плыть по жизни, забыв, что потерпел кораблекрушение. То, что было его судьбой, выродилось в увлечения. Даже в последних днях его жизни я не вижу ни малейшего болезненного усилия. Усилие возникает только при ощущении боли; все прочее – «деятельность», усилие без усилия, производимое растением с целью цвести и плодоносить. Гете становится вегетативным образованием. Растение – органическое существо, не преодолевающее свое окружение. Вот почему оно может жить только в благоприятной среде, которая его поддерживает, питает, балует. Веймар – шелковый кокон, сплетенный личинкой, чтобы укрыться от внешнего мира» (с. 24).

X. Ортега-и-Гассет – и в этом его заслуга – посмотрел на жизнь немецкого гения как на проблему желания. Следовать самому себе, своему призванию, быть верным своему предназначению значит вести «битву с вещами» (включая и характер). Очевидное противоречие не смущает Гассета, поскольку речь конечно же идет о желании, которое одно содержит в себе устремленность индивида за пределы себя с тем, чтобы стать самим собою. Желание – это «абсолютная и проблематичная задача», моя «тайна». Большинство людей не понимают, что жизнь – это даже не борьба с обстоятельствами, но борьба с собственным призванием. Испанский философ говорит не о потребности в самоосуществлении или в самозавершении, но о желании, коль скоро подлинное «Я» человека рождается в столкновении субъекта с «обстоятельствами», которые вынуждают его изменить себе. Человек познает себя a posteriori, сталкиваясь с происходящим.

Следует отличать порождающее сомнения желание от стремления полностью осуществиться. Если бы человек с самого начала знал, кто он, то он был бы избавлен от страданий, поисков, метаний. Ему оставалось бы только идти прямой дорогой. Но в том-то и дело, что мы ищем себя, и желание здесь – ключ к разгадке. Именно оно выступает теперь уже критерием подлинности жизни. Гассет пишет: «Человек признает свое «Я», свое исключительное призвание, исходя всякий раз из удовольствия или неудовольствия в каждой из ситуаций» (с. 12). Речь идет о «стрелке чувствительного прибора» или даже о «приборе», подсказывающем нам, где находится наше «Я», которым мы «должны быть». Ортега-и-Гассет приводит отрывок из письма Гете к Эккерману, в котором поэт пишет: «Лишь через страдания и радость открывает человек сам себя, уясняет себе, что ему должно искать и чего опасаться» (с. 16). Это «должно быть» личного желания, по мнению Гассета, уходит в «самые глубокие и первичные слои нашего бытия». «Все разумное и волевое вторичнее призвания» (с. 14)! Несовпадение желания (или «жизненного проекта» у Гассета) с действительной жизнью рождает скорбь, тоску, гнев, внутреннюю пустоту; напротив, совпадение желания с действительной жизнью приносит «чудесное ощущение счастья» (с. 18). Таким несовпадением Ортега-и-Гассет объясняет обычное для Гете дурное расположение духа при общем веселом характере и удачных жизненных обстоятельствах.

Призвание человека не обязательно совпадает с его явными талантами, оно может даже отдалять от дара. Призвание – «потребность в правде» (с. 19). Испанский мыслитель противопоставляет «этическое» «Я» (кем мне следует быть) и «Я» призвания (кем я должен быть). Поэтому, если человек должен стать вором, но усилием воли он избегает этого, то тем самым он живет не подлинной жизнью, фальсифицирует свою жизнь (с. 19).

Вместо того чтобы следовать желанию «определиться, вписать себя целиком в исключительную судьбу, принять ее, иными словами, решиться быть ею», Гете избрал бытие чистое и возможное, «бытие неограниченной возможности» (Urpflanze и Urieben). Он не захотел хотеть быть кем-то окончательно, но выбрал чистое право распоряжаться, быть всем. В продолжение Гассету можно посмотреть на «индивидуальное» желание как на способ бытия, предписывающий субъекту: «Освободись от себя во имя всего прочего»; «личное» желание требует: «Освободись от всего прочего ради себя самого». По мнению Ортеги-и-Гассета, Гете остался верен «индивидуальному» желанию, отказавшись от призвания как подлинного, «личного», желания.

Важно то, что Ортега-и-Гассет не находит в желании ни голоса рода, ни проявления природных или космических сил, ни задачи, поставленной перед индивидом обществом (вспомним пример с призванием быть вором!). Перед нами не просто тайна, но тайна присутствия в нашей жизни трансцендентных сил, которые назначают нам бытие, от которого мы можем отступить, и которое можем не выбрать, но только ценой счастливого расположения духа, ощущения счастья, внутренней заполненности, удовлетворения, коими нам придется расплатиться за отказ быть самими собой.

Представление желания в смысле нужды, недостаточности бытия приводит к весьма распространенной ошибке определения желания как особого рода потребности или как «вызревшей» или обретшей объект потребности. Представление желания как нужды или как потребности отдаляет от цели философского осмысления этого важнейшего в жизни человека феномена. Философское прочтение желания позволяет говорить о принципиальном отличии желания от потребности.

Формальное различение феноменов желания и потребности мы находим в работе Рокни Джейкобсона. Американский философ полагает, что желания и потребности различаются прежде всего способами «снятия» или тем, что и как завершает их [49] . Рассмотрим «окончание» желания. Мы можем сказать, что желание человека сделать X выполнено тогда и только тогда, когда человек сделал X. Мы не можем утверждать, что желание человека сделать X удовлетворено, если он не сделал X, но совершения X самого по себе еще не достаточно для удовлетворения желания сделать X. Если кто-то многие годы испытывал сильнейшее желание увидеть дворец Z в стране У и наконец попал в У, и, прогуливаясь по улицам города, видел дворец Z, но так и не узнал об этом, ошибочно полагая, что находился у дворца R, то его желание увидеть дворец Z оказалось выполненным, но не удовлетворенным.