Мальцева Анжела Петровна
Шрифт:
Это очень важная мысль Вышеславцева. Развивая ее, можно сказать, что философ очень близок к тому, чтобы сказать: свобода потенциально присутствует в субъекте и может, и должна быть им в себе найдена и избрана. Не самость, не желание, актуализирующее этотность субъекта, – источник греха, но – нежелание использовать мощь дарованной человеку способности желать, нежелание сделать желание чистоты и свободы своим единственным желанием.
Развивая мысль Вышеславцева далее, можно понять грех как раздвоение себя на две души, на два сердца, две воли – в смысле добавления ненужного. Грех есть создание лишнего, и, тем самым, нарушение меры. Грех – это не то, что после создания в себе «второго центра» случится (т. е. может и не случится, когда человек удерживается от предосудительных поступков из «спортивного» интереса, из гордыни, из страха перед наказанием, по какой-то другой, нежели стремление к содержательной свободе, причине, – то, что Кант называет легальной моральностью). Но грех – само создание и сохранение второго центра в себе, например, желание не только быть в свободе, но и ощущать ее (наслаждаться ею), а для этого нужно из нее выйти и смотреть на свободу как бы со стороны. Но выйти из свободы и быть в ней – не совместимые желания.
Выводы к главе. В результате исследования установлено существование в истории философской мысли трех диспозиций в понимании источника или причины желания:
(1) Подход, при котором источник желания ищут в субъекте желания, определяя причиной желания несвободу или неполноту бытия субъекта. Непреодолимой проблемой при этом становится поиск ответа на вопрос, как несвобода может «захотеть стать» свободой. При неспособности ответить на этот вопрос в желании отказываются видеть источник и основание свободы.
(2) Подход, при котором источник желания ищут в поле объективности (в объекте самого желания или в трансцендентной субъекту реальности [103] ), что также заставляет определять факт возникновения желания как олицетворение несвободы, коль скоро свобода есть наличие опций выбора.
(3) Подход, при котором источник желания определяется как субъект-объектное отношение в поле актуальной личности [104] . Источник желания (субъект-объектное отношение) и его цель (личностно-личностный диалог) совпадают. Желание – не какое-то излияние моего «Я» вовне, не только воздействие объекта на мое «Я», и не только проявление воли Господа или действие провидения. Субъект и объект здесь рассматриваются в качестве равно-необходимых факторов события желания, где эта «равно-необходимость» становится возможной потому только, что встретившиеся находятся Лицом к Лицу в поле Актуальной Личности.
103
Многие и древние, и современные мыслители видят в Боге причину возникновения желаний. Так, в «Евдемовой этике» началом всякого движения в душе определяется Бог, который выше ума и воли (14 гл. VII книги «Евдемовой этики», 1248 а 16–39). Жак Маритен в своем ответе Жану Кокто приводит составленную о. Еарригу-Лагранжем классификацию различных способов божественного побуждения, служащую доказательством того, что «наш дух побуждается Богом, как в естественном, так и в сверхъестественном порядке». В определенном смысле, и сам Маритен разделяет эту мысль. См.: Маритен Ж. Избранное: Величие и нищета метафизики. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. – С. 551–571.
104
Именно этот подход положен в основу данного исследования.
Как показало исследование, при определении понятия желания философы сталкиваются с целым рядом трудностей. Первая – сохранение в определении смысла индивидуальной принадлежности каждого акта желания. Нельзя пожелать за Другого – желание имеет непосредственное отношение к неповторимости и единственности моей субъективности. В определенном смысле желание – это и есть «Я». В даваемых желанию определениях «уникальность», как сущностное в желании, часто растворяется в «универсальном». В субъекте желания тогда видят человека вообще, представителя рода; желать – следовать голосу природы, подчиняться действию космических или социальных сил. Но поскольку желание является достоянием именно «этого» человека, именно «этого» события Встречи с конкретным Другим, сущность феномена может быть отражена лишь при указании контекста, который и придал желанию haecceitas («этотность» – лат.). Возникает необходимость в том, чтобы увидеть в желании отношение. Здесь исследователь, как правило, впадает в одну из (в равной степени ошибочных) крайностей: отношение между субъектом и объектом желания определяется либо как «пассивное» (когда объект обозначается причиной желания субъекта, а бытие желающего как недостаточное), либо как «активное» (в котором источником желания выступает субъект, и объект «становится» благом в силу того, что его пожелал субъект). Если причину желания находят в субъекте только, тогда возникает угроза отождествления желания с потребностью. Объект желания становится при этом всего лишь средством. Если причину желания находят в объекте только, тогда утрачивается смысл свободы, присущностный феномену желания; невозможным становится понимание интенционального характера желания. Желать означает теперь «быть захваченным миром врасплох». Приходится тогда для объяснения действий рационального агента, субъекта познания и действия придумывать какое-то другое, чистое желание, изгонять желание из сферы деятельности теоретического разума, относиться к нему как к чему-то нравственно сомнительному.
Принятие «активной» версии порождает также вопрос: если желание – некий избыток (бытия, физических или психических сил), как объяснить происхождение этого «избытка»? Вывод о трансцендентном происхождении желания представляется наиболее логичным. Философ, верящий в Бога, соглашается с таким «поворотом мысли» легко и безболезненно (например, Августин, Фома Аквинский, Вышеславцев, Маритен, Унамуно). Встречаемся мы и с таким решением, как невольное обожествление языка, скрытое растворение Бога в универсальном, бесконечном, но в допускающем сохранение индивидуальности (в выражении «Я хочу х») языке (Рикер, Хабермас). Или же вольное или невольное обожествление самого человека, нашедшего в своем желании доказательство своей исключительности (Плотин, Ницше). Иными словами, если желание определяется как только «избыток», то, в таком случае, либо абсолютизируется сила самого желания увлекать человека «вверх», к совершенству (например, у Плотина), либо абсолютизируется дарение, когда желание человеческое понимается лишь как акциденция Божественного желания, как получающее свою цель от Бога, т. е. как желание не вполне свободное и не вполне «свое» (Вышеславцев, Маритен).
Нельзя говорить о свободе желания и желающего, если желание «претерпевается», а не является достоянием воли субъекта желания. Но ошибкой было бы игнорировать роль объекта в желании. Важно поэтому увидеть в желании Встречу, преображающую всех участников события желания. Желание действительно есть Удивление: Другой врывается в мою жизнь и одним лишь фактом своего явления преображает моё «здесь и теперь» (объективная сторона желания). Удивление и восторг происходят во мне и меняют меня (субъективная сторона желания), но без активного ожидания, как бы предвосхищающего встречу (идеальная сторона желания), этого удивления не было бы. Причина и источник желания – Встреча – совместное бытие субъекта и объекта в поле актуальной личности (актуализации личностных начал). Важно, таким образом, увидеть «невидимого агента» желания, обозначаемого в данной работе как предмет желания. Предмет желания (то, что действительно может удовлетворит желание) чаще всего не совпадает с объектом желания (то, на что направлена активность/взгляд субъекта желания). Желание не просто «хочет» объект, желание ищет удовлетворения.
Рассмотрим яркий пример подхода, при котором источник и цель желания ищут в субъекте. Французский философ Жан Лакруа считает, что целью желания является «бесконечное». Он пишет: «Нашим глубочайшим волеизъявлением является желание бесконечного, необходимо, чтобы мы хотели Вселенную в ее целостности и самого Бога, дабы попытаться уравнять себя с бесконечностью нашей глубинной водящей воли» [105] Лакруа говорит о желании, которое вырастает из потребности и дорастает до желания Бога. Он не замечает ошибки: из несвободы потребности (символа природы) не может родиться свобода желания (символа преодоления Личностью природы). Во всяком случае, родившись из субъекта, такое желание, согласно его собственной логике, в субъекте и завершится, к чему и приходит в результате своих рассуждений французский философ: «Хотеть – это значит не столько выбирать вообще, сколько выбирать себя: взять ответственность за самого себя. Цель состоит именно в том, чтобы хотеть самого себя» (с. 475). Вселенная или Бог при этом – средства для этой цели: «Поскольку мы не можем хотеть самих себя непосредственно, необходимо, чтобы мы хотели Вселенную в ее целостности и самого Бога, дабы попытаться уравнять себя с бесконечностью нашей водящей воли: именно невозможность непосредственной интуиции самого себя делает необходимым и законным для человека опосредование диалектикой» (с. 475). Здесь источник (субъект) и предмет желания (субъект) совпадают лишь формально. По сути совпадение не достигнуто: между нуждающимся субъектом потребности и ответственным субъектом свободы не может быть поставлен знак равенства. Более того, такое понимание желания, такое прочтение совпадения предмета и объекта желания, совершенно уничтожает идею Другого как цели, а не средства. Если наше глубинное желание – хотеть самих себя (пусть и усовершенствованных себя), тогда все Другие могут быть только средствами и никогда – целью. Это, в свою очередь, означает несовпадение объекта и предмета желания. Желание становится в такой трактовке имморальным.
105
Лакруа Ж. Смысл диалога // Лакруа Ж. Избранное: Персонализм, 2004. – С. 475.
Ряд философов считают, что источник и предмет желания не совпадают по определению, не могут совпасть в принципе, что приводит к пессимистическому мировоззрению. Шопенгауэр, например, говорит о том, что безличностная Воля к жизни заставляет нас желать, но обманывает нас, так как не дает нам то, что мы ищем, – Личность, Свободу, Удовлетворение.
Я полагаю, что источником желания является Встреча, актуализирующая личностность каждого из «встретившихся».
Желание есть Встреча. Встреча всегда сопровождается удивлением. Удивление Встречи противоречиво. Мы удивляемся внезапно обнаруженному сходству между тем, кого мы ждали и тем, которого встретили, радуясь доказательству мощи нашего предвидения. Но мы удивляемся также и отличию между тем, кого мы ждали и тем, которого встретили, обнаруживая у жизни более тонкое чувство детали, всегда превосходный талант импровизации. Мы очарованы бесконечным разнообразием жизни, ее способностью даже повторяясь, говорить новое. Речь здесь идет о том, что Встреча создает нечто принципиальное новое. Встретившиеся в поле желания перестают быть абсолютно прежними, хотя и не становятся абсолютно другими. Другой становится этим Другим именно потому, что его желают, его выбрали, избрали, отличили от всех остальных. Созиданием «значимостей» происходит некоторое приращение бытия. Это еще одно доказательство того, что желание – не нужда и не нехватка.