Впрочем, после публикации разразился скандал. Лидия Сергеевна предъявила газете иск, в результате чего издание принесло извинения и вдове, и другу покойного олигарха, «истолковав слова Чертковской превратно и сдобрив их изрядной долей домыслов». Словом, темное дело замяли, вдова притаилась в единственной, но вполне сносной двухуровневой квартире в пятьсот метров, а Вавила Леонидович предался новому увлечению — разведению певчих птиц в своем латиноамериканском замке. В Россию ему путь был заказан из-за возбужденных против него дел о подлоге документов и воровстве в особо крупных размерах.

И вот неуязвимый Завал застрелился в собственной гардеробной, надевая крахмальную сорочку?! Начато следствие»…

Димитриев вспомнил, как один из серьезных политических обозревателей, лично хорошо знавших Замковского, говорил о его смерти и похоронах: «Нет ни одной фотографии Завала в гробу. Слухи роятся с первых же минут смерти, и наглухо закрытый гроб (почему?!) их подтверждает. У Замковского, если он жив и прикрыт программой защиты свидетелей, автоматически появляется новое гражданство — Горивии. Новый паспорт, новое имя и — главное — новое лицо! Конечно, речь о пластической операции. И тогда, получив туристическую визу, Замковский может под новым именем приехать в Россию. Справка о его смерти выдана государством, и сомневающимся могут показать его могилу. Да и уголовные дела по случаю смерти фигуранта закрыты! Эта «схема» безотказно работала и прежде. Например, известно, что нацистские преступники таким же образом «закрывались» Аргентиной, кто-то — Бразилией. Как непросто было Израилю добиться их выдачи! Куда делся Мартин Борман, например? А Мюллер?»

В этот момент и позвонила Шатова, прервав размышления детектива, которые не давали никакой конкретики и доказательной базы, но были, как чувствовал, Дедим, важны.

— Вам нужно немедленно выбираться оттуда, Денис! — скороговоркой выпалила Люша.

— Ради этой фразы могли бы не звонить, — раздраженно ответил Димитриев.

— Они похитили Лану. Дети в порядке. Катерина — тоже…

Повисла пауза. Дедим, лицо которого бросило в жар, а сердце окатило ледяной волной, судорожно сжал двумя руками айфон.

— Идет расследование, и я сейчас тоже еду к вашему дому. Все, что смогу, сделаю. Свидетели, может, следы, приметы… — Юля осеклась, осознав, что все ее слова звучат невразумительным лепетом. — Нужно бороться, Де…дим! — твердо сказала она. — Если бы вы смогли каким-то способом снять отпечатки пальцев с бутылок, из которых пили американцы — Крофт, Гладкая, Вятская, было бы здорово… Мы их прижмем, собак этаких!

— Да, Юля… спасибо… — механическим голосом сказал детектив и отключился.

Произошло худшее из возможного. Дедим, привыкший все просчитывать и предусматривать, к такому страшному варианту развития событий не был готов. Он тоже недооценил силы Грунова и его банды, казавшейся кучкой наглых, но не слишком профессиональных молодчиков. Лишь жесточайшая самодрессура, закалившая характер Димитриева, позволила не совершить ему импульсивных необдуманных действий, броситься напролом: только живой он мог спасти свою любимую. Более того, детектив был уверен, что никто, кроме него самого, этого сделать не сможет и что Лана жива лишь до тех пор, пока Пал-Пал не вырвется из России со своим миллиардом. А потому он должен был сосредоточиться и действовать осторожно.

Часы на руке детектива показывали половину девятого вечера. Предметы в студии были едва видны в свете уличных фонарей. Все окна в доме напротив — погашены, видимо, силовики запретили жителям включать свет и подходить к окнам или вовсе эвакуировали людей. Но впотьмах действовать Дедим не мог. Он оторвал небольшой клочок бумаги от одного из листов, в избытке валявшихся в углу, и начал его жевать.

Когда из жесткой целлюлозы получилось месиво, Дедим слепил шарик и, прокравшись к двери, залепил им замочную скважину. Теперь можно было включить маленькую лампочку над ближайшим мольбертом. Дедим огляделся. Как он и думал, карандашами, находящимися в этой студии, можно было торговать в розницу. Счистив крохотным раскладным ножиком-открывалкой, который всегда находился в джинсах сыщика, кучку черного порошка с грифеля, Димитриев стал подносить одну за другой бутылки под лампу. Снова удача: хорошие отпечатки пальцев красовались на всех трех емкостях. Приложив их к «порошку», Дедим сфотографировал максимально крупно отпечатки, чтобы отправить их своему другу с Петровки и полковнику Оробцову по электронной почте. Но тут удача изменила сыщику: айфон не желал работать, полностью разрядившись.

«А вот теперь пора рвать когти», — сказал себе сыщик, прикручивая к «стечкину» Виктора глушитель, который валялся в комнате связи на столе и был предусмотрительно захвачен Дедимом. Еще раз оглядевшись по сторонам, он увидел на шкафу допотопный магнитофон. Бесшумно достав его и убедившись, что в магнитофоне стоит кассета, а звук вывернут на полную мощность, включил его. Сам же отскочил к стене у двери, сковырнув бумажную затычку с замка. Раздался громоподобный баритон диктора в сопровождении клавесина:

«…а в следующем поколении венецианских живописцев, в мастерских Джорджоне и Тициана, происходит окончательное освобождение масляной живописи от всяких традиций темперы и фрески, открывающее полный простор для колористической фантазии живописцев. Таким образом…»

Что происходило далее с колористической фантазией живописцев, Дедим дослушивать не стал, так как он ткнул дулом с глушителем в замочную скважину и выстрелил. Фотомодельный охранник, карауливший в коридоре и услышавший странный голос в студии, с любопытством припал к замку, остерегаясь распахивать дверь. На это и был виртуозный расчет сыщика. Террорист рухнул, убитый выстрелом в глаз, не успев охнуть.

С автоматом на плече и «стечкиным» в руках Дедим вышел из студии, с силой сдвинув дверью преграду — труп атлета-бойца. Втащив его в комнату, выключил лампочку над мольбертом и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Но тут из актового зала донеслись три пистолетных выстрела Весела, затем женский крик и глухой удар рухнувшего тела. «Еще одна жертва», — оскалился в ярости Дедим.

Он слышал, как быстрые шаги раздались на лестнице — Грунов взлетел с первого этажа на второй.