[1361] Они помолчали. [1362] Щеки князя Василия нервически подергивались то на одну, то на другую сторону, резче обозначая неприятные [1363] морщины около рта. Он говорил [1364] медленно и глаза его смотрели то нагло, то испуганно. Княжна [1365] переложила одну руку на другую с тем видом, который говорил, что «ежели вы не начнете, я ничего не скажу».

— Вот видите ли, моя милая княжна Катерина Семеновна, — сказал он, — в такие минуты, как теперь, обо всем надо подумать. Надо подумать о вас; я вас всех люблю, как своих детей, вы это знаете. — Он говорил это монотонно, видимо и не желая, чтоб ему верили, но по привычке и не мог говорить иначе. Княжна [1366] тускло смотрела прямо на него и нельзя было догадаться: понимает ли она или нет то, что ей говорили.

— Надобно подумать и об моем семействе. [1367] Ты знаешь, Катишь, — продолжал он, — что вы три и мое семейство, да еще Мамонтовы, одни прямые наследники графа. Я знаю, я знаю, как [1368] тебе неприятно думать об этом, поверь, мне еще неприятнее, но, мой друг, надо быть ко всему готовым. [1369]

Я слышал, [1370] что прошлую зиму несчастный [1371] дядя почему то был расстроен и написал странное завещание, по которому он [1372] всё именье, помимо прямых наследников, отдавал этому [1373] пухлому sans culott'y [1374] (князь Василий так называл иногда Pierr’a). [1375] Княжна недоверчиво и презрительно улыбнулась.

— Это было бы очень хорошо, — сказала она, иронически и спокойно. — Но этого нельзя сделать.

— Этого нельзя сделать так, но я знаю, что граф писал письмо государю и просил усыновить Пьера. Понимаешь? — Княжна ничего не отвечала, но губы ее сжались и брови нахмурились.

— Я тебе скажу больше. [1376] Письмо написано, и государь о нем знает, — продолжал князь, — но существует ли завещание, [1377] или нет? Это ты должна знать и должна мне сказать, не для себя, я знаю, как ты далека от всего этого, но для твоих сестер, для моих детей, которые вместе с вами [1378] будут лишены всего. [1379]

— Как всего? — вскрикнула княжна, всё не спуская глаз с князя Василия. — Нас выгонят из этого дома?

— Да, разумеется, — отвечал князь Василий, стараясь проникнуть смысл выражения лица княжны; «не хочет или не может она понять меня?», спрашивал он сам себя.

— Этого только недоставало! — проговорила княжна, смеясь внутренним, злым смехом и не изменяя выражения глаз, — я женщина, но насколько я знаю, что незаконный сын не может быть наследником, mon cousin, — сказала она, заканчивая слова таким ядовитым жестом, каким заканчивают свои речи женщины, предполагающие, что они сказали пику.

— Как ты не понимаешь! Граф пишет письмо государю и просит его усыновить Пьера и ему передает именье, — сказал князь Василий нетерпеливо, — и ежели это завещание и письмо не уничтожено, а будет найдено в бумагах графа, то мы с тобой, моя милая, ничего не будем иметь, кроме утешенья, что мы исполнили наш долг перед умирающим et tout ce qui s'ensuit. [1380]

— Вы меня считаете за совершенную дуру, mon cousin? [1381]

«Или она то, что она говорит, т. е. — дура, или есть другое завещанье исключительно в их пользу», подумал князь Василий.

— Милая моя, — сказал он, ударяя себя в грудь, — я пришел сюда не для того, чтобы пикироваться с тобой, но для того, чтобы, как с хорошей родной, с истинной родной, [1382] поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю, что письмо к государю есть и что, ежели завещание написано и не уничтожено, то [1383] ты, моя голубушка, не получишь ничего и все пойдет Пьеру.

— Это было бы хорошо! Это было бы прекрасно, я ничего и не хочу, — крикнула княжна. [1384] — Как не презирать людей после этого. Какая подлость, какая низость! — почти прокричала она. — Прекрасно! Очень хорошо. Я всем пожертвовала для него и в награду за всё <нас лишат> законного, меня прогнать и сестер! Мне и не нужно ничего, но я знаю, чьи это интриги. [1385] Но это не может быть. Я спрашивала...

«Да она дура и злая еще дура», подумал князь Василий.